Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, — сказал он, вставая на колени возле женщины. — Давайте-ка посмотрим, что тут у вас.
Теперь, когда его глаза адаптировались к полумраку лачуги, он разглядел, что женщина была не так стара, как он было подумал сначала. Она, должно быть, была его возраста, если не моложе. Она смотрела на него виноватыми глазами.
— Я говорила им, чтобы они не беспокоили вас, — сказала женщина не вполне внятно, так как у нее отсутствовало множество зубов.
— Я очень рад, что дети настояли на своем, — сказал Рейли.
Он осторожно отер губкой кровь с разбитой губы женщины в надежде на то, что ему таким образом удастся определить глубину пореза.
— Я думал, что знаком уже со всеми жителями Лайминга, но вижу, что заблуждался. Я вас прежде не встречал. Верно?
Женщина покачала головой, и это затруднило дальнейшую работу Рейли.
— Мы не можем платить, — сказала она, стараясь сделать свои слова убедительными, — мы не можем вам заплатить.
— С этим все в порядке, — ответил Рейли, — потерпите… Боюсь, что мне придется сделать несколько стежков, зашить порез над глазом. Рана выглядит довольно скверно. Могу я спросить, откуда она?
— Вы разве не слышали? Мы не можем платить.
— А я вам ответил, чтобы вы не беспокоились. Не сделаете ли одолжение? Попробуйте следить глазами за моим пальцем. Не двигайте головой. Только переводите взгляд.
Рейли водил указательным пальцем перед лицом женщины и наблюдал за тем, как ее взгляд следует за его движениями.
— Хорошо. А теперь, миссис… простите, но, кажется, я не расслышал вашего имени.
— Макафи.
Рейли удивленно поднял брови. Ему доводилось слышать это имя.
Адам Макадамс назвал так кого-то из посетителей бара в ту первую ночь, что Рейли провел в Лайминге. Макадамс назвал так кого-то в шутку, потому что тот малый занемог и не вышел в своей лодке рыбачить в море. В Лайминге, как заметил Рейли, любого ленивого или никчемного малого называли Макафи.
Причина этого стала ясна Рейли только теперь.
— Ладно, — сказал Рейли, обработав в силу своих возможностей и обстоятельств раны женщины.
Дети вернулись с водой и стояли вокруг, следя за каждым его движением точно так же, как в Лондонском зоопарке другие дети толпились возле клеток со львами и тиграми и глазели на зверей.
Миссис Макафи сказала ему, что получила свои увечья при падении. Но Рейли как врач сразу мог определить, что это следы ударов, нанесенных кулаком. И он догадался, что кулак этот принадлежал не чужаку, а мистеру Макафи. Это было ясно как божий день.
Но он пока не стал высказывать своих подозрений. Он проинструктировал юную Доркас и ее сестру, как надо обрабатывать раны матери.
— Эту мазь следует накладывать дважды в день и держать раны в чистоте. Понятно? Если у нее будет кружиться голова или она почувствует хоть какое-нибудь недомогание, вы должны немедленно вызвать меня.
Когда Рейли стало уже невмочь притворяться, он, понизив голос, сказал девочке, приведшей его сюда, имя которой, как он выяснил, было Шеннон:
— Мне надо знать, как это случилось. Это был ваш отец?
На что, потупив глаза, Шеннон ответила:
— Да.
— Отлично, — сказал Рейли, успокаивающе положив руку на худенькое плечико девочки. — Ты правильно поступила, что сказала мне. А теперь послушай-ка, ты знаешь, что это такое?
Девочка воззрилась на золотой соверен, положенный на ее огрубевшую ладошку.
— Знаю, — выдохнула она.
— Отлично. В таком случае я хочу, чтобы ты повела своих братьев и кое-кого из сестер, но не Доркас… она должна присматривать за мамой. Ты должна повести их в город к миссис Мерфи. Она владелица таверны возле причала.
Девочка кивнула:
— Я знаю ее. Она отдает нам черствый хлеб.
— Еще лучше. Отдай миссис Мерфи эту монету и скажи, что тебя прислал доктор Стэнтон. Она даст тебе хлеба, яиц и мяса, и сегодня у вас будет вкусный горячий ужин. Тебе ведь это понравится, да?
Пальчики девочки крепко сжали монету. Она совсем исчезла в грязной ладошке.
— Понравится, — тихо сказала девочка.
— Отлично.
Рейли выпрямился и выглянул наружу. Дождь лил ровной стеной.
Стараясь не повышать голоса, он спросил:
— А где я могу найти вашего отца, Шеннон?
Ее отец, сообщила ему Шеннон, может быть там, где он в основном и обитает, — в сарае, где делает самогон. Этот сарай расположен в лощине, если идти вниз от их коттеджа (она именно так назвала их убогую хижину).
Рейли поблагодарил девочку, пожелал ее матери скорейшего выздоровления, надел шляпу я вышел под дождь.
Но вместо того чтобы сесть на лошадь, он пошел, куда указала девочка, в лощину, по которой теперь струился ручеек мутной глинистой воды. Ручеек опоясывал хижину и перетекал в другую лощину, где Рейли, сделав несколько шагов вверх по склону, обнаружил нечто вроде шалаша из прутьев, торфа и камней.
Под навесом находился самодельный и не слишком гигиенично устроенный самогонный аппарат, а рядом с ним трудился дюжий, крепко сколоченный мужчина.
Впрочем, слово трудился, пожалуй, не слишком подходило, потому что мистер Макафи был занят не столько процессом производства напитка, сколько его дегустацией. И похоже было, что он не был склонен делиться своим изделием, потому что, бросив взгляд на Рейли сквозь завесу дождя, Макафи сказал только:
— Ступайте-ка отсюда.
Произнес он эти гостеприимные слова не вполне внятно, так как, по всей вероятности, уже отхлебнул гораздо больше пойла, чем следовало бы.
— Вы ведь Макафи? Верно? — спросил Рейли, стоя под дождем, неустанно и равномерно поливавшим его. Куртка на плечах Рейли уже изрядно намокла, и потоки воды стекали с полей его шляпы.
— Может быть, — последовал лаконичный ответ.
Рейли мужественно зашагал через мутные лужицы и мокрую глину к странному сооружению и, приблизившись, сказал:
— Я — Стэнтон, новый врач. Я только что навестил и осмотрел вашу жену, которую вы, очевидно, считаете под ходящим объектом постоянного и основательного избиения.
— И што с того? — вопросил Макафи. — Она моя, и коли я хочу се колотить, то и буду.
Внезапно испытав прилив бодрости, несмотря на прекращающийся дождь, Рейли объявил:
— Я так и думал, что вы скажете что-нибудь в этом роде.
Он изо всех сил нанес удар кулаком по бесформенному рту Макафи так, что содрал кожу с костяшек пальцев.
— Ну что? — спросил Рейли Макафи, поверженного в обширную лужу, полную жидкой грязи.