Неудивительно, что в таких условиях среди заключенных началась эпидемия тифа, унесшая жизни примерно трех тысяч из них. Остальных по приказу Каррье уничтожили путем массовых утоплений в Луаре и расстрелов. Всего жертвами террора в Нанте стали приблизительно – точной статистики не велось – до 11 тысяч человек, включая, помимо вандейцев, также пленных шуанов, неприсягнувших священников и самих горожан.

Для наказания населения собственно «военной Вандеи» новый командующий республиканскими войсками в регионе генерал Луи-Мари Тюрро в январе 1794 года предложил Конвенту план превращения ранее мятежной территории в выжженную землю при помощи двадцати мобильных колонн. Генерал Клебер, несогласный с планом Тюрро, был отправлен из этой армии на другой театр военных действий. От имени Комитета общественного спасения Карно одобрил задуманное Тюрро, и тот привел свой план в исполнение. С января по май 1794 года «адские колонны», как назвали их современники, утюжили территорию Вандеи, уничтожая посевы, скот и целые деревни со всеми их жителями, включая стариков, женщин и детей. Нередко перед смертью людей жестоко пытали. В ряде мест наряду с «подозрительными» заодно убивали и местных «патриотов», как это, например, произошло в многострадальном Брессюире. По приблизительным подсчетам жертвами «адских колонн» стали до 50 тысяч мирных жителей. Всего же в результате гражданской войны и террора этот регион потерял от 200 до 300 тысяч человек. Причем наибольшие потери пришлись на период после поражения Католической и королевской армии.

По мере ослабления внешней опасности имевшиеся внутри революционного лагеря глубокие противоречия становились все более заметными. Еще в сентябре – октябре 1793 года Робеспьер и его сторонники в полном согласии с «ультралевыми» руководителями Коммуны – Шометтом и Эбером – устранили с политической сцены «бешеных». А уже в ноябре робеспьеристы и эбертисты заняли диаметрально противоположные позиции по вопросу о том, как относиться к католической церкви.

5 октября 1793 года Конвент ввел в действие новый, революционный календарь вместо прежнего, грегорианского. Этим жестом лидеры Революции еще раз подчеркнули разрыв с монархическим прошлым, поскольку за новую точку отсчета дней и лет была взята дата провозглашения Французской республики. Кроме того, такой шаг лишал церковь, которая в восприятии просвещенной элиты неразрывно ассоциировалась со Старым порядком, той функции хранителя времени, которой она обладала на протяжении столетий. Из нового календаря исчезли не только все церковные праздники, но и воскресенье, так как недели были заменены декадами. Названия же новых месяцев привязали к природным явлениям, причем их отсчет начинался с осени: вандемьер – месяц сбора винограда, брюмер – месяц туманов, фример – месяц заморозков, нивоз – месяц снега, плювиоз – месяц дождя, вантоз – месяц ветров, жерминаль – месяц прорастания семян, флореаль – месяц цветения, прериаль – месяц лугов, мессидор – месяц жатвы, термидор – месяц жары, фрюктидор – месяц плодов. Каждый месяц насчитывал ровно тридцать дней. В конце года были предусмотрены пять, а в високосные годы шесть дополнительных дней – так называемые санкюлотиды.

Принятие нового календаря руководители Коммуны Парижа и близкие к ним «ультралевые» якобинцы использовали для начала дехристианизации – широкой кампании, нацеленной на устранение влияния христианства на общественную жизнь страны. Активное наступление на церковь и религию «проконсулы» из числа «ультралевых» развернули и на местах: Андре Дюмон в департаменте Сомма, Жозеф Лекиньо в департаменте Шаранта, Фуше в департаменте Ньевр.

Деятельность Фуше получила особенно широкую огласку. Он, под влиянием прокурора Коммуны Шометта, посетившего столицу департамента, город Невер, в сентябре 1793 года, запретил любую внешнюю демонстрацию приверженности католическому культу. Он приказал также всем священникам вступить в брак или взять к себе на содержание ребенка, либо старика. Церемония похорон была секуляризована, а на воротах кладбища помещена надпись: «Смерть – это вечный сон». Отправившись вместе с Колло д’Эрбуа карать Лион, Фуше и там продолжил политику вытеснения церкви из общественной жизни. Частью торжественной церемонии 10 ноября в память о «мученике за свободу» Шалье стало осквернение священных облачений, надетых на осла, а также богослужебных книг, привязанных к хвосту этого животного.

17 ноября 1793 года парижские «ультралевые» принудили конституционного епископа столицы Жан-Батиста Гобеля отречься от сана, что он публично и сделал, придя в Конвент в красном колпаке и сложив там свои инсигнии. В тот же день Коммуна объявила Нотр-Дам «храмом Разума» и устроила там праздник в честь этого нового «культа», фактически представлявшего собой апологию атеизма. В секциях революционные активисты также принялись закрывать католические храмы, принуждали священников к отречению от сана и глумились над христианскими святынями. 23 ноября Коммуна по предложению Шометта объявила о закрытии в столице всех католических храмов.

Однако большинство монтаньяров отнеслось к дехристианизации отрицательно, считая, что она напрасно будоражит религиозный в своей массе народ. 21 ноября, выступая в Якобинском клубе, Робеспьер призвал положить конец этой кампании. В своих последующих речах он объявил посягательства на религию происками контрреволюционеров, а сам атеизм – достоянием «аристократов». В борьбе против «ультралевых» Робеспьера активно поддержали в Якобинском клубе и Конвенте Дантон, а в печати – Демулен, только что основавший газету «Старый кордельер». Вместе они добились осуждения дехристианизации якобинцами, а уже 6 декабря и Конвент принял декрет, подтвердивший свободу культов.

Вместе с тем между Робеспьером и Дантоном, этими наиболее влиятельными лидерами монтаньяров, тоже возникли серьезные разногласия. С начала декабря 1793 года Дантон, Демулен (в «Старом кордельере»), Делакруа и еще ряд депутатов, получивших прозвище «снисходительных», развернули агитацию против продолжения террора в условиях победоносного наступления республиканских армий по всем фронтам. Однако призывы дантонистов к созданию «Комитета милосердия» и освобождению из тюрем тех, на ком вины нет, встретили жесткий отпор со стороны робеспьеристов. 25 декабря Робеспьер в Конвенте обрушился на «два чудовища», угрожавших, по его словам, революционному правительству: «крайность» (имелась в виду дехристианизация) и «умеренность». Не называя имен, он приравнял критику «снисходительными» террора к контрреволюции. Это было предупреждение. 7 января 1794 года Робеспьер добился от якобинцев осуждения вышедшего накануне номера «Старого кордельера». Это уже был предупредительный выстрел. А когда «снисходительные» не услышали и его, был произведен «выстрел на поражение»: 12 января правительственные Комитеты арестовали друга Дантона, депутата и драматурга Филипп-Франсуа-Назера Фабр д’Эглантина за коррупцию, допущенную в ходе ликвидации Французской Ост-Индской компании. На сей раз дантонисты сделали «правильные» выводы, и кампания за прекращение террора, обращенная изначально к правительственным Комитетам, сменила направление и вылилась в критику «крайностей» политики «ультралевых».

Прекращение террора ни в коей мере не входило в планы Робеспьера. После того как основная угроза существованию Республики со стороны внешних и внутренних врагов была устранена, он и его окружение, обладая почти неограниченной властью, взяли курс на реализацию во Франции своих представлений об идеальном обществе. Оставалось лишь конкретизировать таковые. 14 декабря 1793 года Сен-Жюст, находившийся в миссии при армии, попросил Робеспьера привлечь внимание якобинцев «к фундаментальным принципам общественного блага», чтобы они позаботились о способах управления «свободным государством». О том же думал и сам Робеспьер. В уже упомянутом выступлении 25 декабря в Конвенте он заявил, что перед нацией стоит задача «прийти к торжеству принципов, на которых должно покоиться процветание общества».