26 июня Кобург прибыл с войсками на поле боя и, хотя они в полтора раза уступали по численности французам, немедленно начал концентрическую атаку французской оборонительной линии, тараня ее с разных сторон пятью колоннами по направлению к Шарлеруа. Первым же натиском все пять колонн сбили французов с занимаемых позиций. Лишь с большим трудом Журдан сумел нейтрализовать первоначальный успех неприятеля, введя в бой резервы. В частности, левый фланг французов спасла отправленная туда дивизия Клебера. О том, чем завершилось бы сражение, продолжай австрийцы наседать, можно лишь догадываться. Французы держались цепко, но силы их уже иссякали, когда Кобург узнал о состоявшейся ранее капитуляции Шарлеруа. Он прекратил наступление и увел войска. Успех в сражении при Флерюсе, несмотря на его относительность (обе стороны потеряли убитыми и ранеными примерно поровну), будет иметь далеко идущие военно-стратегические и политические последствия. Преследуя отступающего противника, Северная и Самбро-Маасская армии без боя займут Брюссель, a затем полностью вытеснят неприятеля из Бельгии и вернут потерянные в 1793 году крепости. Эта победа даст возможность французам обернуть весь ход кампании 1794 года в свою пользу.

Прочное положение на фронтах и устранение политических конкурентов позволили робеспьеристам активизировать усилия по созданию совершенного, на их взгляд, общества. Могущество триумвирата достигло апогея. После разгрома «ультралевых» робеспьеристы взяли под полный контроль Коммуну Парижа и подчиненную ей национальную гвардию. Созданную весной 1794 года «общую полицию» поочередно возглавляли члены триумвирата. Во главе Революционного трибунала и среди присяжных тоже находились их люди. Казалось, «царство Добродетели» можно теперь строить беспрепятственно.

Важным шагом на пути к нему должно было стать введение новой религии – культа Верховного существа. По сути, он представлял собой сакрализацию республиканских добродетелей: обожествлялись обязанности гражданина перед государством. 7 мая 1794 года Конвент после доклада Робеспьера принял декрет, где сформулировал принципы новой религии и установил соответствующие праздники. Первый из них состоялся на следующий же день. Главным действующим лицом на нем, своего рода «первосвященником», выступил сам Робеспьер, поскольку в тот момент именно он являлся председателем Конвента. Однако, несмотря на пышно обставленное празднество, насаждаемая сверху квазирелигия не нашла отклика в народе.

Другой мерой по реализации робеспьеристского идеала стало ужесточение террора. 10 июня 1794 года (22 прериаля II года Республики) Кутон выступил в Конвенте с предложением принять новый декрет о Революционном трибунале, отменявший защиту подсудимых и прочие «излишние» формальности. Эта беспрецедентная мера преподносилась как средство очистить Республику от людей, не способных жить по законам добродетели: «Задержка в наказании врагов отечества не должна превышать времени, необходимого для установления их личности. Речь идет не столько о том, чтобы наказать их, сколько о том, чтобы уничтожить». Дефиниции «враги отечества» и «враги народа» обозначали не только политических противников, но имели гораздо более широкое, этическое толкование. Этот декрет, принятый при энергичной поддержке Робеспьера, а фактически продавленный им и Кутоном, несмотря на сопротивление ряда депутатов, легализовал уже практиковавшееся привлечение к ответственности за «моральные преступления». «Врагами народа», подлежавшими смертной казни, объявлялись, в частности, те, кто «пытается ввести народ в заблуждение и воспрепятствовать его просвещению, испортить нравы и развратить общественное сознание, повредить энергии и чистоте революционных и республиканских принципов».

Декрет от 22 прериаля открыл период «Великого террора», когда в Париже ежедневно гильотинировали от 30 до 60 человек. Всего же с 11 июня по 27 июля 1794 года в столице было казнено 1376 человек.

Однако подобная концентрация поистине диктаторской власти в руках Робеспьера и его сподвижников вызвала недовольство у слишком многих. В заговор против триумвирата вошли другие члены правительственных Комитетов, многие монтаньяры (Фуше, Тальен, Мерлен из Тионвиля и другие), а также депутаты Равнины. Робеспьеристы, зная о зреющей оппозиции, готовились нанести упреждающий удар. Однако их противники сделали это раньше. 27 июля (9 термидора II года), когда Сен-Жюст собрался выступить в Конвенте с обвинениями против Бийо-Варенна и Колло д’Эрбуа, выскочивший на трибуну Тальен не дал ему говорить, а другие депутаты обвинили робеспьеристов в тирании и приняли декрет об их аресте. Еще недавно всесильных триумвиров развезли по тюрьмам. Однако главнокомандующий парижской национальной гвардией Анрио освободил их и доставил в Ратушу. Здесь робеспьеристы попытались создать центр сопротивления Конвенту, но секции их не поддержали. Напротив, противники триумвиров собрали у Конвента национальную гвардию, которая двинулась на Ратушу и захватила ее. На другой день Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их сторонники (всего 22 человека) были казнены по закону от 22 прериаля, который ранее сами же и провели. Мираж «царства Добродетели» рассеялся с гибелью его авторов.

Переворот 9 термидора, который впоследствии будет восприниматься многими историками как контрреволюция, важнейший поворотный момент Французской революции или даже ее финал, летом 1794 года виделся совершенно иначе. Начать хотя бы с того, что это событие было принято называть «революцией». «31 мая революцию совершил народ, 9 термидора свою революцию совершил Национальный Конвент; Свобода в равной мере аплодирует обеим», – говорилось в обращении Конвента к гражданам страны.

Депутаты заявляли, что эта благотворная революция спасла Францию от тирании и деспотизма Робеспьера и его соратников. По их словам, Робеспьер фактически превратил себя в нового короля, сконцентрировав в своих руках всю власть и получив огромное влияние на народные общества. По Парижу даже намеренно распускались слухи о том, что Робеспьер сговорился с роялистами: он, дескать, готовился выпустить из тюрьмы сына Людовика XVI, жениться на его сестре и взойти на трон. Республиканцам же он и его соратники якобы готовили новую Варфоломеевскую ночь.

Неожиданно выяснилось, что у Робеспьера, который всего несколько дней назад казался всемогущим, совсем нет сторонников – кроме разве что казненных вместе с ним в следующие дни после переворота. Те, кто еще вчера его поддерживал, спешили от него отречься. Марк-Антуан Жюльен, выполнявший секретные поручения Робеспьера и считавший себя его близким другом, поспешил заявить, что давно уже вынашивал планы заколоть его кинжалом. Когда знаменитому художнику, депутату Конвента и члену Комитета общей безопасности монтаньяру Жаку-Луи Давиду коллеги напомнили, что тот обещал Робеспьеру в случае необходимости выпить вместе с ним, как Сократ, чашу цикуты, тот меланхолично заметил: «Я не единственный, кто заблуждался на его счет; многие граждане, как и я, полагали его добродетельным».