Вот и я который уже день мотаюсь по столице Украины и ее окрестностям с включенным телефоном в кармане и комментирую вслух, куда, как и зачем. Влад так и сказал, выходи, дескать, каждые двадцать минут на связь и обо всем докладывай. А на той стороне невидимого провода царит сплошная тишина. Лишь изредка слышны щелчки по мембране.

Меня это совсем не расстраивает, скорее наоборот. Потому что любые слова, сказанные мне, следует считать сигналом тревоги.

План, придуманный Владом, так же прост, как и все по-настоящему гениальное. Я много и полезно перемещаюсь по городу и его окрестностям. Не слишком стремительно, чтобы жуткие злодеи, внимательно отслеживающие каждый мой шаг, не потеряли меня из виду. Когда я наконец-то соберусь выехать на природу, чтобы забрать флешку из тайника, они непременно последуют за мной. Как только я извлеку ее, эти ребята сразу же меня того…

Впрочем, Влад уверял, что до этого дело не дойдет. Мол, мы успеем раньше. Я очень хотел ему верить.

В общем, настроение бодрое, насколько оно может быть таковым у червяка, насаженного на крючок. Ведь именно эта роль отведена мне в операции под кодовым названием «Битва лохов». Остается верить и надеяться на то, что мы действительно успеем. А еще не терять аппетит.

Не успел я ступить на «зебру» перехода, как транспорт мгновенно замер. Они здесь, на Украине, совсем одичали. Представьте, давить пешеходов на переходе у них не модно. Водители, наоборот, пропускают таковых и даже не матерятся им вслед.

Только вот не все и не всегда. Древний серенький микроавтобус невнятной марки, стоявший в паре метров от меня, вдруг взревел двигателем и рванулся вперед. Дверца отъехала.

Кто-то незаметно подкрался ко мне сзади и заботливо подтолкнул коленом чуть ниже спины. Я дернулся, инстинктивно выставил вперед руки. Гигантский пылесос засосал меня в салон. Я даже пискнуть не успел, приземлился физиономией в пол и замер. Если сразу начать дергаться, то можно очень крепко получить по затылку.

Но люди, сидевшие в салоне, свое дело знали. Моя правая рука как будто угодила в медвежий капкан. Это когда страшно больно, и в то же время ты понимаешь, что будет много хуже, если попробуешь хотя бы шевельнуться или даже слишком глубоко вздохнуть.

— В чем дело? — осторожно, боясь всего и сразу, проверещал я. — Кто-нибудь, помогите!

— Заткни его! — прозвучало над моим ухом.

Что-то больно укололо меня под лопатку через рубашку, как будто пчела ужалила.

Машина подпрыгнула на ухабе, притормозила. Это последнее, что я помню. Дальше только тишина и темнота.

Мне приснился какой-то очень странный сон. Будто сижу я в кресле в какой-то комнате без окон, а напротив меня Ванька Рудиков. Я хочу поднять руку, поприветствовать его, а не могу. Да и сказать ничего не получается, рот как судорогой свело. Дурь какая-то!

Я открыл глаза, попробовал поднять руку, почесать нос. Ничего из этого не получилось. Обе мои верхние конечности оказались старательно примотанными скотчем к подлокотникам кресла.

Я осторожно повертел головой. Квадратная комната, приблизительно пять на пять метров, самую малость окультуренная. Лампы дневного света на потолке, и ни намека на окна. Кругом мебель: столы, стулья и даже офисный ксерокс размером со средний танк.

— Что, красавчик, проснулся?

Я глянул и обалдел. Это действительно Ванька Рудиков, только не во сне, а вполне себе наяву. Сидит на столе бочком и ноги свесил. За те годы, что мы не виделись, он заматерел, оброс не спортивным, а самым настоящим боевым мясом. Приобрел небольшой, едва заметный шрам над левой бровью. Волосы по бокам посветлели, а сверху поредели. Взгляд у него сделался явно не тем, каким был раньше.

Целых четыре года мы отучились вместе в Рязанском высшем воздушно-десантном, дважды Краснознаменном, ордена Суворова командном училище (военном институте) имени генерала армии В. Ф. Маргелова. В лучших друзьях не числились, даже приятелями не были. Я его, как бы сказать помягче, не особо уважал, а он меня откровенно побаивался.

В те давние времена я был достаточно резким и хулиганистым парнем. Не особо утомлял науками молодой растущий организм, зато радостям жизни предавался во весь опор. Таких, как я, не слишком умных, зато физически развитых, в любой учебной роте было до хрена и больше.

И это правильно. Потому что именно из таких раздолбаев и веселых пьяниц и формируется становой хребет войск — ротное и батальонное звено.

Мне суждено было, к гадалке не ходи, лет двадцать пять безропотно тянуть армейскую лямку, мерзнуть в стужу, плавиться в жару, недосыпать, питаться всякой дрянью, активно сажать печень дерьмовой водочкой. Выслужить в итоге четыре маленькие или, если очень повезет, — одну большую звездочку. В сорок пять выйти в отставку, пить под скромную закуску и трудиться где-нибудь в народном хозяйстве.

Ванька был слеплен совсем из другого теста. Если я все четыре года перебивался с обычных троек на те, что с плюсом, то для него вселенской трагедией была четверка или даже пятерка с минусом. Отличник учебы, пример поведения идеал морали и нравственности, любимец всех без исключения преподавателей, образцовый со всех сторон курсант. В то же время робкий и нежный, как оранжерейная роза. Краснеющий в присутствии любой особи женского пола и чуть ли не пивными кружками глотающий валерьянку перед каждым прыжком. Самый настоящий ботаник, один из очень немногих на все воздушно-десантные войска.

Такие вояки, как он, обычно через год после выпуска снимают погоны и подаются в философы или парикмахеры. Если они и задерживаются в армии, то где-нибудь в штабах. Сначала сами старательно вылизывают задницы у вышестоящих персон. Потом уже молодое поколение начинает таким же образом обиходить их самих.

Я совершенно не удивился бы, узнав, что Рудиков давно уже осел в Москве и старательно плющит раздобревшей задницей мягкое кресло в одном из зданий по улице Матросская Тишина. Там сидит командование ВДВ РФ. А вы что подумали? Или же он занял хлебное местечко на самой Знаменке, то бишь в Генштабе.

Вот и говори после этого, что чудес в жизни не бывает.

— Как себя чувствуем? — промурлыкал он, подходя поближе. — Просьбы, пожелания?

— Водички бы, — хрипло прошептал я, прокашлявшись.

— Легко, — ответил Ванька и коротко, но резко зарядил мне в печень.

Я не стал корчиться от боли, просто крякнул. Не так уж и сильно он мне приложил. Однокашник не собирался с места в карьер меня калечить. Он просто предельно ясно разъяснил мне, кто в этой комнате имеет право задавать любые вопросы, а кто должен честно, как перед богом, на них отвечать. И что будет, если я решу поиграть в партизанку Лару.

— Водичку еще надо заработать, — тоном доброго дедушки-сказочника проговорил Рудиков. — Это понятно?

— Вполне, — отозвался я.