— А теперь ты будешь молчать, и наслаждаться, — приказал он и стал ласкать ее ртом, на этот раз, для пущей безопасности придавив ладонью ее живот. Но нужда в этой мере предосторожности скоро отпала. Она стонала, комкала простыню и снова стонала.

Будь у него на это силы, он бы вознес хвалу небесам. Пока ее руки метались по его спине и бедрам, а ногти царапали его кожу, он был готов покорить мир.

Она барабанила кулаками по его плечам, путалась пальцами в волосах, но все это было пустяками по сравнению с тем, что она неожиданно выгнула шею и закричала, извиваясь в конвульсиях наслаждения.

Николас наслаждался каждым мгновением, отдавая ей все, что мог.

Когда она успокоилась, он снова стал ласкать ее, на этот раз нежнее. И когда она бессильно обмякла, поднял голову, глядя в синие туманные, растерянные глаза. Рыжие волосы разметались по подушке, ноги по-прежнему были широко раздвинуты… и он, приподнявшись, мощно вонзился в нее.

Она снова закричала, на этот раз от боли, но Николас, предвидя это, зажал ей рот ладонью. Он ощущал ее боль, но не остановился, пока не вошел до конца, и, прижавшись лбом к ее лбу, прошептал:

— Твоя девственность. Мне пришлось взять твою девственность. Клянусь, больно больше не будет. Лежи спокойно, попытайся привыкнуть ко мне. Нет, не проклинай меня. Это просто смешно. Дыши глубже. Почувствуй меня в себе, Розалинда. Пусть твои мышцы расслабятся.

Расслабятся? Пока этот мужчина все еще в ней? Но как это возможно?

Проклятия рвались у нее с языка, но она сдержалась и, приподняв голову, укусила его за ухо. В этом укусе не было ни капли нежности, но он тихо пообещал:

— Я не шевельнусь. Обещаю. Пожалуйста, попытайся расслабиться.

Она снова его укусила, на этот раз не так сильно.

Он чмокнул ее в кончик носа.

Его силы на исходе. Если он немедленно не начнет двигаться, будет совсем плохо. Ему еще в жизни не приходилось так плохо.

— Лежи тихо, — молил он, — ради всего святого, лежи тихо!

Как он может говорить так тихо, так мягко, если только сейчас буквально насадил ее на вертел?!

Она была не так глупа, чтобы не знать, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. Просто не представляла, как оно бывает на самом деле.

Она ощущала его, и это было ужасно странным. И этот гладкий твердый отросток почему-то пульсировал. Как такое может быть?!

Он был таким тяжелым, горячим и потным. Но не двигался. Как и она.

Она начала успокаиваться. Позволила себе ощутить его жар, его могучую плоть. Ее внутренние мышцы чуть сжались, и это стало его погибелью.

— Розалинда, — выдавил он, прежде чем с новой силой вонзиться в нее и облегченно выдохнуть, почувствовав освобождение.

Он почти раздавил ее тяжестью своего тела. Господи, какое счастье, он еще жив. И она обнимает его.

— Я ощущаю тебя внутри, — пробормотала Розалинда, — и это так непривычно.

Он всегда удивлялся, откуда у женщин берутся силы и мысли, чтобы еще и говорить в такие минуты. Минуты, навсегда изменившие его жизнь. Ничего лучшего с ним не случалось. Перед глазами все еще плыли радужные пятна.

— Я тоже тебя чувствую. Ты такая мягкая и мокрая от моего семени. Я кричал еще громче тебя?

Она снова укусила его, на этот раз в плечо, а потом зализала место укуса. Николасу это понравилось, и он вошел в нее чуть глубже, почувствовал, как сжались ее мышцы, и остановился.

— Я ведь кричала, правда? — потрясенно прошептала она. — Ничего не могла с собой поделать. Крик просто вырвался. Знаешь, Николас, мне нравится вкус твоей кожи.

Она опять укусила его и зализала.

— А когда ты ласкал меня ртом… такого я и представить не могла.

Наслаждение, рожденное ее словами, заполнило все пустоты в его душе. Он с трудом приподнялся на локтях, желая сказать что-то умное, изречь некую житейскую мудрость, но вместо этого засмотрелся на Розалинду. Раскрасневшиеся щеки, огненные волосы на белой подушке и бездонная синева ее глаз.

Нет-нет, он глупеет с каждой секундой! Женские глаза не могут быть бездонными!

Николас судорожно сглотнул, внезапно осознав, что эта женщина принадлежит ему. И останется его женой, пока он не умрет. Если ее глаза бездонны, значит, так тому и быть.

Ее мышцы снова сжали его плоть и тут же расслабились. Любой мужчина мог бы жизнь отдать за подобные мгновения.

— Ты весь мокрый, Николас, — улыбнулась она.

— И ты тоже.

Она задумчиво покачала головой:

— Знаешь, раньше я никогда не любила потных мужчин, но сейчас… А теперь кого это волнует? И все было чудесно, пока тебе не взбрело в голову вонзиться в меня.

— Но это была твоя награда за то, что была очень хорошей женой и позволила мне любить тебя ртом.

— О Боже.

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Розалинда, сейчас я в тебе и мое голое тело прижато к твоему голому телу. И тебе нечего стыдиться.

— Ничего себе награда, — обиделась она. — Мне было больно.

— А сейчас? Тоже больно?

— В общем, нет. Но ты очень большой, Николас. А я — нет. Конечно, мужчины на тех картинках очень велики, но все же не сложены, как ты. Но, несмотря на твои размеры, все было не так уж плохо.

Она робко поцеловала его в губы. Вся усталость неожиданно улетучилась. Ему хотелось снова любить ее, но он не шевельнулся. Очень уж трудно было смириться с тем, что у нее, должно быть, саднит между ног.

— Спасибо за то, что так ясно все объяснила, — прошептал он, целуя ее.

— Надеюсь, твой дед не стоит сейчас в углу, наблюдая за нами.

Он улыбнулся и снова поцеловал ее в немного вспухшие губы.

— Ты моя жена. Теперь уже настоящая.

— А ты мой муж. Теперь уже настоящий.

— И не только. Я человек, который нашел тебя в Лондоне, который понял, что это ты, в ту же минуту, как увидел тебя, еще до того, как увидел тебя, человек, который должен понять, что…

Он осекся, выругал себя и понял, что зря тратил слова. Розалинда уснула.

Он лег на бок рядом с ней и стал гладить ее волосы, представляя, как ее голова будет метаться по подушке, когда на нее нахлынет первый оргазм. Не скромный маленький оргазм, а громкий, с воплями, выгибающий тело и растворяющий кости.

Он осторожно заправил ей за ухо непокорный локон.

— Да, — прошептал он ей в висок, — теперь ты моя настоящая жена.

Он прижался грудью к ее спине и поцеловал затылок.

Николас много лет слушал, как мужчины распространяются о своих любовницах и женах.