Понятно, что не любая группа и не в любой момент разыграется настолько, чтобы и впрямь показать «других себя». Роли ярких и мифологизированных персонажей прикрывают и дают опору, позволяют развернуть спрятанное, а уж прячем мы чешуйчатый хвост, хлыст за голенищем или инкрустированный веер – это зависит от того, какую часть своего потенциала мы позволили засушить на корню или держать на голодном пайке.

Казалось бы, задание не трудное. При условии, что внешняя выразительность и театральность – средство, а не цель. Бывают осечки? Бывают, но их можно скорректировать и прямо, по ходу дела помочь. Единственное о чем прошу, когда персонажи уже выходят на авансцену – все на тот же пятачок у флипчарта, – это не выпадать из роли, что бы ни происходило. Чувствуешь, что содержание исчерпывается, завершай, но из роли. Нам ведь здесь объем не нужен, нам важно ощущение и способы его запоминать.

А еще нам важно, чтобы это яркое и впечатляющее действо не осталось всего лишь игрой.

Мы вылепили ярких, даже гротескных персонажей, у которых, как сказано в инструкции, много… Чего много, мы даже не обсуждали. Не надо нам в этот момент разбирать на винтики новую и явно ресурсную речевую роль, а надо нам взять из нее немного этой вот яркой краски, да и капнуть в свою обычную речь, призанять, подсолить, добавить полтора грамма вот этого вот самого, как бы оно ни называлось. Поэтому главная учебная задача этого упражнения не исчерпывается блестящим выступлением из ролей ресурсных персонажей. Блестящими их, кстати, делает прежде всего очевидное, незапланированное, никем не обещанное удовольствие.

Вот наш старый знакомый майор МВД – ну тот самый, который о вышивании гладью в первый день рассказывал. Выбрал роль Римского Сенатора, обращается к «коллегам» с призывом. И простыни у нас нашлись, потому что какой же сенатор без тоги. Вот встал, вот его «персональный тренер» поправил на нем складки драпировки, вот оглядел аудиторию, и зазвучал глубокий голос человека, привыкшего говорить на божественной латыни, под сводами Вечного города: «Сограждане! Римляне! Доколе мы будем терпеть бесчинство черни?!» Посмотрите, как без всякой технической работы собралась речевая роль: стоит мужик на полной стопе, развернув грудную клетку – прямой, статичный, с глубоким и мерным дыханием; правой рукой расставляет акценты – речь получается ритмизированной, это почти стихи. В тоге не поерзаешь – сползет. Эмоциональная окраска – праведный гнев, притом оформленный по правилам жанра. Римский сенатор – это вам не думак, он визжать не будет. Достоинство и политическая воля, знаете ли – у нас в Древнем Риме без этого никак.

Для справки: проблемы, с которыми этот человек собирался работать на тренинге, состояли в несколько скомканной и торопливой речи, завышенном голосе, плюс волнение перед статусной аудиторией. Лекарство он прописал себе сам и образ Римского Сенатора подобрал для работы с проблемой просто идеально.

Но тогда возникает следующий вопрос: только что мы присоединились к ресурсу, используя контрастную и укрупненную роль, но как сохранить контакт с этим ресурсом, позволить ему соединиться с нашими обычными, привычными, пусть даже и надоевшими немного речевыми ролями?

Вернемся к грустной истории про новые навыки, которые так непросто приживаются: «место» занято, куда ж ему корешки пустить, как зацепиться? Все это так, но дело в том, что вечная история про «отваливающиеся» навыки – это все та же история об отторжении инородного. Правильного, полезного, рекомендованного и проверенного на деле – но проверенного кем-то другим.

Мы же сейчас говорим не о внедрении чего-то извне, а о пробуждении или выманивании изнутри, из области нереализованных желаний, спящего потенциала. Именно поэтому мне кажется важным и правильным, чтобы ресурсные роли выбирались самостоятельно; лишь иногда от этого правила приходится отступать, если человек не решается назвать или действительно не чувствует персонаж, который может стать его ресурсом.

Но даже в этом случае, то есть когда эти образы предлагает группа или тренер, важно дождаться «щелчка»: вот оно! Иначе человек будет разыгрывать чужую фантазию: это увеличит гибкость и свободу речевого поведения и не вовсе бесполезно, но мощного потенциала исполнения собственных желаний тут не будет.

А в этих самых желаниях кроется надежда, что родившиеся (или проснувшиеся) роли не захотят отправляться обратно в свое сонное небытие и найдут способ поучаствовать в жизни и коммуникации, если им помочь. Удовольствие, с которым эта работа обычно делается, говорит само за себя. Но тут возникает грозный призрак формального определения речевой роли: как мы помним, это нечто «социально одобряемое», а не просто «отражение языковой личности говорящего». Какого же социального одобрения можно ждать для всех этих прекрасных и ужасных, а порой безбашенных и много себе позволяющих персонажей – нас просто не поймут.

А мы и не нуждаемся в том, чтобы Баба-яга, Малюта Скуратов, Афина Паллада или Кинг-Конт являлись в социальном пространстве в полном объеме. «Первое проведение темы», когда предлагается по минуте-другой говорить из роли ресурсного персонажа, позволяет им явиться во всем блеске, но это наши «строительные леса». Если бы мы сейчас говорили на языке психологическом или даже психоаналитическом, уместно было бы помянуть «теневой материал», «компенсаторные механизмы» и даже, страшно подумать, «принцип удовольствия». Ведь понятно, из каких запасников сбежали эти безумцы, тираны и маги. Более того, понятно и безо всякой психологии, что именно их туда загнало. Так что их неожиданное и довольно быстрое появление тоже удивлять не должно: все они ждали своего часа, и он пробил. Постороннюю, надуманную роль с таким убедительным внешним оформлением за пять минут не освоишь, здесь же явно чувствуется энергия прорыва. Ну, пусть погуляют, пошумят, попугают и тем самым заявят о себе. Нам же пора подумать о том, как дать им «вид на жительство» в обычной – то есть суровой и полной запретов – социальной реальности. А не остывшее еще удовольствие пусть послужит «энергетическим обеспечением» этой работы.

Молодой адвокат из сопредельного независимого государства в начале тренинга горько жаловался, что, увлекшись и разгорячившись, начинает тарахтеть и пыжиться: голос все выше, контакта с аудиторией все меньше, вот-вот даст петуха. Ну да, петушился, теряя при этом почву под ногами в прямом и переносном смысле. Как вы догадываетесь, росточку он был невеликого, а свитерок носил красный.