Более того, ведь есть товарищи, которых из того же костюма, да еще плохо сшитого, вообще не вытряхнешь – точно так же, как есть любители растянутых свитеров и любительницы люрекса и бантиков. И переодеть их не то чтобы невозможно, но дело это трепетное, требует терпения и такта – ведь они же влезли в это неснимаемое не просто так, а по каким-то своим причинам. Что-то такое они хотят сказать себе и миру, чем-то это однообразие им мило. И уж если с одеждой все бывает не так просто – а она продается на каждом углу разная, журналов море и эксперименты возможны какие угодно, то с речевыми ролями и подавно. Прилипла, присохла, задубела от долгой носки – и никак.

Бывают ведь люди с очень узнаваемой и однозначной, но при этом довольно нескладной манерой говорить: ничего ужасного, просто бесконечной длины фразы, тяжеловесная грамматика, взгляд в пространство… Да, рассеянный профессор – к тому же, кажется, сорок лет преподававший марксистко-ленинскую философию. Откуда это у молодого мужика – вопрос интересный, и даже очень, но только за два дня тренинга такое не «перешьешь».

Или, к примеру, молодая дама-менеджер слова говорит какие положено, а вот интонация – ой, мама дорогая, ПТУ номер 17. Тааакая, типа, конкретная девчонка.

Или обаятельный дядька в усах и с проседью, трефовый король, – ему по работе надо людей мотивировать и вдохновлять, а у него сквозь штатский джемперок погоны просвечивают, и речь то ли военрука, то ли гаишника. Ну что с ними прикажешь делать!

На замечаниях, как уже было сказано, далеко не уедешь – это не мелкая деталь, которую сознательным контролем можно и прибрать, это сложившаяся и пусть не стройная, но крепко сшитая речевая роль. С глубокими корешками в личной истории, что существенно. У других участников тренинга от выступления к выступлению что-то меняется, они пробуют другие роли – а тут никак, въелось и впиталось, «на том стою и не могу иначе». И совсем его, касатика, не трогать тоже не очень правильно, будто он безнадежный какой и на него махнули рукой. Чудесных превращений здесь точно не жди, но что-то для него придумать нужно. Нельзя же, чтобы с тренинга человек ушел, чувствуя, что с ним что-то не так и это «некурабельно».

И тут может быть две принципиально разных логики работы, потому как волшебников не имеется, а старое доброе «не навреди» вполне еще актуально. Один путь – это путь наименьшего сопротивления, когда видно, что нарастить и расширить ох как трудно, да и человек к этому не стремится. Значит – обыгрывать, подбирать штучки-фишечки и проводить минимальную корректировку в частностях, подавать как экзотическое блюдо, которое так и задумывалось. Кому-то ведь и это нравится, иначе такая речевая роль не позволила бы человеку достичь в карьере того, чего явно достиг.

«Профессору», к примеру, можно всего лишь поменять «научную специальность»: пусть остается кем есть, но лучше, если при взгляде на него возникают другие ассоциации, не такие пыльные. К примеру, один такой «Профессор» – блестящий экономист, между прочим, – очень даже охотно стал на тренинге астрофизиком из Сорбонны, ведущим на телевидении передачу для подростков. А поскольку «Профессор» действительно хорошо владел французским, эта параллель неожиданно принесла дополнительный результат: придаточные чуть-чуть «распутались», а порядок слов выстроился более четко. Ну и, разумеется, смотреть пришлось «в камеру», а «камеру» – наш обычный штатный стул – мы установили в середине второго ряда аудитории. Потом камер стало две, и оказалось, что смотреть можно не только вверх. Ну и так далее.

Идея проста: слишком въевшаяся речевая роль немного «приподнимается», а на ее корни и суть не покушаемся. А уж если удается вместе с группой угадать какие-то пристрастия и они дополняют обновленный образ, совсем хорошо: какой профессор отказался бы от Сорбонны? Намеки же на то, что сердцу данного конкретного человека мило, так или иначе проскальзывают во время всех наших игрищ и обсуждений, и в удачных случаях такой «доводки» человек не только не сопротивляется предложениям, а с превеликим удовольствием их пробует. Есть ведь масса дизайнерских ходов, с помощью которых можно обыграть многое, если правильно подобрать аксессуары.

Вот еще пример: господин из аналитического отдела, речь сухая и четкая, никакой подвижности в суставах, голос тихий. Для типичной презентации в ее нынешнем веселеньком каноне все это просто гибельно. Ан нет, потому что, послушав сухаря-аналитика в нескольких выступлениях первого дня, мы обнаружили истинную золотую жилу – умение великолепно шутить, выдавая лаконичные формулировки с совершенно непроницаемым видом, а это, согласитесь, уже кое-что. А что если усилить вот эту неподвижность и сделать манеру совсем уже отстраненной, а в содержание как раз добавить соли и перца? Попробовали, получилось. Раз так, действуем дальше: в композиции выступления нужно больше интриги, тогда появляется энергия и любопытство аудитории, просто их источник будет не во внешней выразительности. Персонажем, «по мотивам» которого удалось создать обновленную речевую роль, оказался Шерлок Холмс – только не из нашего любимого кино с Ливановым, а литературный, как мы его себе представляем. Собранный, отстраненный, неожиданно делающий выводы, от которых слушатели приходят сначала в недоумение, а потом в телячий восторг. Немного, правда, пришлось повозиться с паузами, дающими отчетливость: тихий, но внятный голос человека, рассказывающего интересные, неожиданные и парадоксальные вещи, – элементарно, Ватсон!

Понятно, что для симпатичного усача нашлись образы полководцев, так что его стиль «милитари» уже не нужно было скрывать, а рассказ о стратегии продаж как о блестящей военной операции получился очень даже ничего.

С женщинами все немного сложнее: обыгрывать крепко «прилипшие» речевые роли через их более интересные и продвинутые аналоги трудно. И понятно почему: из военрука может получиться неплохой маршал, а что возьмешь с пэтэушницы? Ряды более интересных, успешных и ярких персонажей для женщин не так легко построить, «высокие» образцы редки. Но коли уж ничего не поделать с этой простоватой интонацией, то без Аллы Борисовны не обойтись. То есть – народная героиня, примадонна с окраины, ни бога, ни черта не боится, не стесняется, может и созорничать, с залом «на ты», над собой подтрунивает. Короче, острохарактерная. Чрезмерные вольности всегда можно подредактировать, но, тем не менее, оттенок лубочности, этакого «звездного кича» все равно лучше, чем развязно-подростковая интонация при стандартно-скучноватом содержании. Чем лучше? Тем, что «народность» шлягера – это жанр, где вовсю используется его яркость, простота и некоторая даже пародийность. А подростковая развязность – она не от хорошей жизни, а от смущения и неловкой попытки себя защитить и подбодрить.

Ведь чем по сути нехороши речевые роли «Профессора», «Военрука» и «Пэтэушницы»? Тем, что эти «костюмы» на самих носителях сидят немного «не по фигуре»: другого не сшил вот, знаю, этот как-то не очень, но что поделать, видно, такой уж я урод. А то, что «Профессор», пусть даже и по марксистско-ленинской философии, порой может поделиться с аудиторией интересными знаниями, «Военрук» тоже когда-то не школьниками командовал, а «Пэтэушница» на самом деле смешная, милая девчонка, – неловкое, несвободное «ношение» этих ролей не дает разглядеть. Так что приходится костюмчики немного перелицевать, вытащив их сильные стороны, а для этого иногда бывают очень кстати те персонажи, у которых изъян проявлен максимально, «классом выше» и работает. Родинку можно считать косметическим дефектом, а можно – очаровательной мушкой. Картавость Вертинского никому и в голову не придет именовать дефектом речи. Как говорится, если у тебя есть недостаток, преувеличь его. Только весело и с умом. Понимая при этом, что сильно «поношенные» речевые роли, как и всякий винтаж, требуют очень продуманного обращения.