Год первый

Где это я? Не нравится мне это. Как я сюда попал? Что вообще это за место? Тут темно. Наверху мутные блики, как от звезд, но небом это не назовешь. Слишком близко и как-то затемнено. Небо не такое. А блики не мерцают, а словно просвечивают сквозь туман. Как же тут холодно! Воздух сухой настолько, что с вдохом холод обжигает грудь. Кругом безветренная тишина. И пахнет серой. Запах настолько сильный, что кажется его источник прямо перед носом. Не в ад ли я попал? Но тут нет адского пламени и прочего. Похоже, нас обманули: в аду не жарко, в нем чертовски холодно.

Я зажмурился и встряхнул головой, дабы очнуться. Открыл глаза – передо мной раскинулись выстроенные в два ряда двухэтажные домики, окрашенные в кирпичный цвет. Окна и двери в них небрежно заколочены досками. Я подошел и разглядел тварей, походивших на худощавых людей, которые прятались за углами домов. С ног до головы они закутаны всяким тряпьем, сотканных из разных кусков. Все одеяние вымазано в грязи. Из повязок на головах виднелись огромные сверкающие злобой глаза. Меня схватил озноб. Я пошел дальше, в надежде найти кого-нибудь другого. Я оборачивался: казалось, что меня преследуют. Все мерещился их недружелюбный взгляд. Они смотрели на меня, как голодный волк смотрит на добычу.

Пройдя вперед, я оказался в этом же месте, откуда начал идти. Что за бред? Я не разворачивался, даже не сворачивал! Что за чертовщина?! Глаза заметались по сторонам, надеясь зацепить что-нибудь взглядом, что растолкует происходящее. Ноги ослабели. Я перестал чувствовать стопы. Чувство, что вместо костей в ногах вата. Я панически шастал из угла в угол, но всюду встречал недружелюбный взгляд и мычание этих существ. Найдя угол, где нет посторонних, я свалился туда и закрыл лицо руками. Тело затряслось, я захныкал, но слез не чувствовал. Единственное, что просачивалась сквозь страх – огромная жалость к себе. Я шептал: «Может, это сон? Я сейчас проснусь, и все пройдет. Ущипну себя и проснусь».

Пальцы судорожно щипали кожу на руке. Ничего, кроме прикосновений, я не чувствовал. Ни боли, ни чувства, что пробуждаюсь. Нет, это не сон. Шорох за спиной. Я затаился, не осмелился обернуться. Я отдался на волю случая. Даже если за спиной стояла сама смерть, я бы не шелохнулся. «Ты что, умирать собрался? Э, нет, это будет слишком легко», – прозвучал низкий, бархатный голос. От осознания, что рядом человек, я готов было броситься ему в объятья. Я обернулся и увидел другое существо по виду не лучше, чем те худощавые и мычащие твари. Это карлик ростом мне по пояс. Ноги у него козлиные с копытами, а лицо заросло бородой и испачкано землей.

Я сглотнул горечь разочарования. У меня вырвалось: «Ты кто?» – на что безрогий, удрученный сатир стал растолковывать своим басом: «Меня зовут Казимат. По крайней мере, здесь. Ты, дружок, попал сюда неспроста. За какие грехи тебя отправили в это богом забытое место, даже не догадываюсь. Но скажу, единственное, что ты можешь здесь – сыскать побольше смирения для своей души. Если она вообще есть. И тогда будет полегче переносить предстоящие муки вечного забвения». Глаза заслезились, но я не плакал. Казимат бросил на меня тяжелый взгляд и сказал: «А это ты брось, все равно не получится. Это единственный путь отсюда. Когда произойдет, ты поймешь».

От таких бредовых загадок голова идет кругом. Казимат потупил взгляд и продолжал: «Здесь нет ничего, кроме жутко изнуряющего голода. Но как бы ты не утолял его, что бы ты в пищевод не запихивал, все это пройдет мимо желудка и исчезнет. А голод будет нарастать. Голодать будешь не ты, а твоя душа. И здесь ей пищи не найти. Так же, как и выхода. Забудь про все попытки выбраться, лишь понапрасну истерзаешь себя, и голод увеличится. Держись подальше от тех тварей, что закутаны в грязные лоскуты. Они обезумели от попыток утолить голод. В порывах мучений они сговаривались и пытались съесть себе подобных, но смерти здесь нет, поэтому жертва остается жить, но муки усиливаются. Кто утоляет голод плотью, иссыхает и разрыхляется. А кого обглодали, остаются обездвижены в иглах беспомощности. Все продолжают созерцать неутолимый голод мирских ошибок».

От рассказов загадочного проводника страх немного утихал или, скорее, перерождался в обреченность. Как я оставлю надежды на избавление от этих мук и поддамся смирению в агонии неутолимого голода? Начало мутить. Еще этот невыносимый запах серы, который временами менялся в тошнотворный душок аммиака. Но при этом во рту натекла обильная слюна, что приходилось сплевывать. Голод, он потихоньку появляется. Все хотелось расплакаться, как младенец, но слезы никак не шли из глаз. Здесь и вправду это невозможно.

Лишь бы отвлечься от мыслей. Я спросил: «А ты здесь почему?» Казимат приподнялся и стал задумчиво наблюдать за одной из блекло мерцающих звезд. Он медленно выдохнул и ответил: «Никто не знает, по чьей воле он здесь оказался. И какой именно проступок стал источником заточения в муки, где год скитаний равняется часу мирского времени. В несбыточных желаниях блуждает таинственное знание, отчего ты здесь, которое прокладывает путь к спасению».

Мозаика не составлялось – бросил размышления. Я поднялся из угла и уставился на руки. Они мертвецки синего цвета. Холод, который охватил сначала, то ли исчез, то ли я привык. Но руки выглядели, как застуженные. Я попытался пошевелить пальцами, но суставы не слушались. Кисть не сжималась в кулак. Надо одеться, иначе обморожу все остальное. Обойдя один из домов, где вокруг не было худощавых тварей, я нашел расщелину в закалочной двери. Забрался внутрь.

В темноте, где тоненькие лучи света пробивались сквозь забитые досками окна, я разглядел что-то вроде грязной занавески, валяющейся на полу. Сначала я попытался отряхнуть её от грязи, но поняв, насколько это бессмысленно, накинул её так, обмотался с ног до головы. Ту часть, которая волочилась бы по земле, я оторвал и намотал на застывшие руки. Теперь я походил на тех небрежных существ в грязных одеяниях. Похоже, здесь это единственное спасение от мерзлоты. Снаружи я прислонился к стене дома. Мысли хаотично и беспрерывно блуждали в голове, пока слюни во рту не начали выливаться, точно переполненный стакан. Я все сильней чувствовал голод.

Отчего же я здесь оказался? Кто и за какие грехи отправил меня страдать? В голове вертится имя. Фригида. Теперь я не переношу ее больше, чем когда-либо. Но не злюсь. Я настолько вымотан, что не хватает