кукурузные початки, а вечером намывает посуду и замачивает белье. Жена пивовара беспечно гуляет по полю и собирает цветы для плетения венков, а ее дочь Джузета грустно смотрит в окно в ожидании школьных будней. Все будто бы по-прежнему. Сам Ганс чувствовал, как гневная желчь отделилась от крови и вышла наружу.

После затишья выкриков Эммануила возник назойливый гам его животных. По ночам буренка протяжно и удрученно выла. А свинки нервно похрюкивали и визжали. Бывает, живность успокоится на час-другой, и соседи в упоении задремывали, но звуки возвращались.

От бессонных ночей жена Хаинриха пуще прежнего осыпала мужа яростными укорами и оскорблениями. Хаинрих получал взбучки уже и дома, наедине. В отчаянии он вышел на улицу и уселся на траву.

– Соседушка! – послышался высокий голос Гросса, – чего это ты траву приминаешь?

Хаинрих только отрешенно посмотрел на жирное лицо пивовара.

– Мочи уже нет, глаз не сомкнуть какую ночь! – как бы проревел Гросс, – женушка вся извелась.

И тут Хаинрих прозрел.

Он сорвал тростинку, сунул ее в рот и стремительно направился к жилищу Эммануила. Хаинрих постучал из вежливости в дверь и прислушался. По ту сторону доносились только шорохи и животная перебранка. Хаинрих развернулся с намерением прийти позже, но увидел испепеляющий взгляд жены, которая стояла на пороге дома, уперев руки в бока.

Дверь поддалась и заскрипела. Хаинрих отшатнулся от запаха помоев и разложения. Животные выглядели исхудалыми и неухоженными. В клетках было взъерошенное сено с опилками и только. В глуби дома на соломенной постели лежал труп, над которым роем вились мухи.

Похороны прошли безмолвно. В воздухе разносился только стук молотка, когда забивали крышку гроба. Гроб опустили на веревках в темную яму и стали лениво закапывать. Ганс смотрел, как отец поднял горсть рыхлой и влажной земли и посыпал могилу. Ганс ощущал напряжение, будто в животе тянулась нить, которую то натягивают, то ослабляют. Он горбился в ожидании чего-то неприятного, будто нить вот-вот лопнет.

Небо затянуло хмурыми облаками. Люд разошёлся, а Ганс все стоял у могилы. «Это все я», – осмелился подумать он. Ноги ослабели – Ганс упал на колени. Он пустил слезы и будто по наитию зачерпнул руками землю, засунул в рот и проглотил.

5

Женя поставила окончательную точку, отложила ручку и разминала затвердевшую кисть руки. Она плюхнулась на постель и улыбнулась – потолок теперь не казался давящим. Будто переродилась. Представились зимние каникулы. И хотя до них еще далеко, девочка представляла походный рюкзак на плечах и поездку в края, где снега больше, чем в Петербурге.

В этот день весь класс собирался на экскурсию в Эрмитаж. На промерзлой площади зимнего дворца классный руководитель 11 «а» собирала учеников в кучу и подзывала плетущихся с остановки. Она внимательно всмотрелась через очки на девочку со знакомым лицом, одетую с ног до головы в рыжий полосатый костюм с хвостом и оттопыренными ушами на макушке. Классрук надеялась, что ей показалось, но увы.

Внутри дворца учитель силилась остаться невозмутимой, но постоянно раздражалась от рыжего хвоста. А Женя так свободно ходила по залам, будто нет ничего естественнее, чем ходить в ряженом костюме по музею. Она топорщилась от величественно нависавших статуй и подсмеивалась над фиговыми листочками. «Скукотища!» – думала она и громко вздыхала. Женя искала случая улизнуть от классной экскурсии и осмотреть что-нибудь привлекательнее, к примеру, зал с мумиями.

Перед классом открылась величественная лестница с красной ковровой дорожкой, уложенной от начала ступеней и до конца. Женя будто закрыла глаза и видела себя хозяйкой дворца. Она поднимается по лестнице. Только она одна. Идет в гостиную или спальню в стиле рококо и плюхается на воздушную кровать.

К Жене подошел Артишокин. Она хотела высокомерно пройти мимо, но его теплые полные симпатии глаза растопили девочку. Он взял Женю под пушистую от костюма руку и повел наверх под изумленные и брезгливые взгляды одноклассников.

В тишине они рассматривали узорчатые гобелены. Она прижималась к нему и наклоняла голову к плечу. Они переходили от полотна к полотну и задержались над одной картиной. Это была работа XVII века в трещинах и без названия. На картине изображены темные нависающие облака, грязный луг и маленький мальчик, в глазах которого блестел страх. Он будто бежал от облаков. Его светло-зеленые штаны на лямках замызганы дорожной грязью, а белая сорочка вымочена потом.

– Ты знаешь, – робко нарушил тишину Артишокин, – этот мальчик…

– Да, – перебила его Женя, – этот мальчик – я.

Они задумчиво постояли. Женя ткнула Артишокина в бок и, заливаясь смехом, указала на картину «Рыбная лавка» Снейдерса.

– А ты вон там среди них! – крикнула она.

Артишокин подошел и увидел в полотне свой класс. Рыбы, крабы и угри корчились с выпученными глазами и извивались в муках. Ему казалось, что это муки невежества. Он перевел глаза на столпившихся учеников. На шее учителя прорезались жабры, глаза выпятились, а рот беззвучно захлопал, глотая воздух. Весь класс забился в конвульсиях, словно выброшенная на берег рыба.

Артишокин встряхнул голову и посмотрел на озорное лицо Жени. Она ярко улыбалась. Он опустил руку и нащупал ее ладонь. Остаток экскурсии они ходили опьяненные, сжав руки в замок.

6

Студент второго курса психологического факультета захлопнул записную книжку. Он представлял, как бы выглядела эта девочка: высокая и стройная или маленькая и пухлая. Симпатичная или нет.

– Да, действительно необычно, – сказал Александр.

– Да, – сказала Анна и улыбнулась, – иногда думаю, с нормальными я вообще детьми работаю?

– До свидания, – сухо сказал студент и вышел.

В холе, напротив аквариума без рыб, стоял журнальный столик и маленький диван. На столике стояли две кружки и сахарница. На диване сидела девочка и тихо пускала слезы. Рядом с ней сидела женщина и утешительно поглаживала девочку по плечу.

Студент задержался на мгновение. Лицо девочки не рассмотреть из-за свисавших прядей волос. Он шел по коридору и словно рвал лепестки ромашки: она это или нет. Внезапно налетела школьница с длинными черными волосами. Александр даже испугался, а девочка уже сидела на полу и собирала разбросанную бумагу. Студент наклонился и стал подбирать напрочь исписанные мелким почерком листы. Он набрал кипу листов и без умысла прочитал пару строчек. Это личные записи. Стало любопытно, но жгучий взгляд смутил. Александр протянул рукопись девочке. Она сверкнула карими глазами, крикнула: «Мерси боку, дурачок!» – и убежала.

«Она», – подумал студент и вышел из гимназии.

Цена раскаяния

Ненавижу ночные смены. От них у меня распухают ноги, а когда приезжаю домой