class="p1">Эддис подошла к Эвгенидесу. Он потер щеку, на которой лежала рука Аттолии, и внезапно приуныл.

– По-моему, – медленно произнес он, – по-моему, я все это не продумал как следует.

– Ты хочешь сказать – женитьбу? – Эддис, встревоженная, села рядом с ним.

– Не-е-ет. – Он поглядел на нее, и в его глазах Эддис увидела то, чего не могла припомнить ни разу: панику. – Я и не думал, что стану королем, – вымолвил он, и голос внезапно охрип – то ли от волнения, то ли от синяков на шее.

Эддис распахнула глаза:

– Эвгенидес, меня не перестает удивлять твоя способность влипать в неприятности, действуя наобум. Что значит – не думал, что станешь королем? Аттолия что, выйдет за тебя и переселится ко мне в библиотеку?

– Нет, – угрюмо потупился Эвгенидес. – Я знал, что придется стать королем. Просто не думал об этом.

– И обо всех этих нарядах, – задумчиво продолжала Эддис. – О церемониях. Правилах. Обязательствах.

– О том, что на меня всё время будут пялиться, – сказал Эвгенидес.

Эддис минуту-другую задумчиво вглядывалась в него. А он, возможно впервые, размышлял об ответственности короля.

– Аттолия не заключала никаких договоров с медийцами, – внезапно заявила она. – И не собирается. Эвгенидес… – Она дождалась, пока он поднимет голову. – Мы могли бы заключить договор и без бракосочетания.

– Нет, – сказал он.

– Ты уверен?

– Да.

Глава Двадцатая

В атриуме, у входа, стояли сенешаль Эфраты, капитан гвардии, несколько баронов – и эддисских, и аттолийских, целая толпа приближенных из обоих королевских дворов. Аттолия окинула их взглядом. На вид эддисийцы были настоящими варварами – неудивительно, что медийцы их недооценивали. Однако, ожидая на краю атриума, они чувствовали себя вполне в своей тарелке. А ее собственные сенешаль, гвардейский капитан и бароны, наоборот, тревожно переминались с ноги на ногу, словно боялись, что им на головы рухнет потолок.

Тревожились они по разным причинам. Сенешаль и капитан понимали, что совершили проступок, которого она не одобрит. А бароны опасались, что она продалась эддисийцам, как раньше, по их мнению, продалась медийцам. Аттолия задумчиво посмотрела на Телеуса и вздохнула:

– Ты позволил Нахусерешу бежать.

Телеус, привыкший, что она всегда видит самую суть, кивнул.

– И за этим его рабом, секретарем, не присматривал.

– Не присматривал, – признал Телеус. – Раб освободился, и в суматохе они сумели добежать до лестницы, ведущей в порт. Вплавь добрались до медийского корабля, пришвартованного в гавани, и сбежали. Очень сожалею.

– И правильно делаешь, – сказала королева, но Телеус заметил, что она не сердится, и вздохнул с облегчением. – Я хотела получить за них выкуп, но придется обойтись. Если они добирались вплавь, то наверняка оставили много интересных бумаг. Хочу на них посмотреть.

Телеус смущенно кашлянул.

– Ты же сказал «В суматохе они сумели добежать до лестницы, ведущей в порт», – напомнила королева.

– Они подожгли свои покои.

– Гм, – протянула Аттолия. – Надеюсь, ущерб не слишком велик. Барон Эфрата сто раз пожалеет, что пустил нас в гости. – Барон Эфрата имел много других мегаронов, жил в одном из них и вряд ли замечал, что Эфрата вообще существует.

Аттолия обернулась к сенешалю:

– Велите кому-нибудь проводить королеву Эддис и ее вора в лучшие покои и проследите, чтобы они ни в чем не нуждались. Не сомневаюсь, вам очень жаль тех покоев, которые по вине моего капитана сгорели дотла, но, уверена, вы сумеете достойно разместить гостей на одну ночь. А завтра Эддис со своей личной свитой уедет вместе с нами в столицу.

– Нет, ваше величество.

Голос прозвучал твердо, но тихо, и Аттолия не сразу поняла, откуда он доносится. Ну конечно, это говорил отец Эвгенидеса, эддисский военный министр. Она удивленно подняла глаза. Мало кто осмеливался возражать ей, и никто не делал этого с такой уверенностью.

– Королева Эддис не поедет в вашу столицу без сопровождения.

– Она же не привела с собой армию, – парировала Аттолия.

Ее собственная свита, включая гвардейского капитана, взирала на происходящее с благоговейным ужасом. Это разозлило Аттолию, но в то же время позабавило.

– Здесь, в мегароне, наши силы равны, – сказала она наконец. – Давайте переночуем, оставив наши армии в поле, а завтра мы сумеем найти решение, которое удовлетворит всех. Придется уведомить Сауниса обо всех договоренностях, каких мы достигнем.

Военный министр склонил голову, соглашаясь.

Аттолия снова обернулась к сенешалю:

– Проследите, чтобы эддисийцев разместили с удобством.

И ушла в свои покои, оставив сенешаля размышлять, каким образом выполнить ее поручение в тесном пространстве Эфраты.

* * *

В темном ночном море недалеко от побережья осторожно пробирался медийский флот. Нахусереш, стоя у планшира, смотрел, как исчезают вдали темные очертания аттолийских берегов. Камет страстно желал отойти подальше от хозяина, но не смел.

– Камет, – окликнул Нахусереш, и секретарь неохотно, но покорно подошел ближе.

– Да, хозяин.

– У меня руки чешутся кого-нибудь придушить. Почему бы тебе не уйти подальше, пока я не сорвал злость на тебе?

– Слушаюсь, хозяин, – послушно прошептал Камет и с радостью испарился.

* * *

Утром аттолийская армия двинулась вверх по реке и встала лагерем на другом берегу Сеперкии, напротив эддисийцев. Основная часть армии горцев стояла на равнине у входа в ущелье. Днем, после предварительных переговоров эддисского военного министра и двоих из трех главных аттолийских генералов, оставшаяся часть эддисского войска разделилась: половина ушла на родину защищать страну от атак Сауниса, вторая половина сопровождала королеву в аттолийскую столицу.

Аттолия вызвалась отвезти эддисскую королеву на корабле, но Эддис по настоянию военного министра отказалась. В итоге Аттолия взошла на борт вместе со своими служанками, охраной и несколькими избранными баронами. Остальная часть ее свиты путешествовала по суше. Путь был нелегок, палило солнце, пыль поднималась столбом, но те, кто слышал о грядущей королевской помолвке, охотно терпели тяготы пешего пути, лишь бы не плыть на одном корабле с королевой.

Целыми днями Аттолия стояла у планшира и смотрела на берега своей страны. Очень мало разговаривала со служанками, ни словом не перемолвилась с баронами. Когда Телеус подошел и хотел к ней обратиться, одна из служанок взглядом предупредила его: не стоит. Телеус понимающе кивнул и удалился. Королева, согретая солнцем и овеянная морским ветерком, витала среди своих мыслей.

* * *

Столица Аттолии сияла в солнечных лучах, словно яркий самоцвет в обрамлении оливковых рощ. Город раскинулся на холмах над неглубокой рекой Тустис. Дворец стоял на отлогом склоне, над ним гора уходила круто вверх, и ее вершину венчал храм новых богов. Когда-то и город, и мегарон теснились на крохотном плато, но в годы мирного правления захватчиков они переместились вниз, поближе к гавани. А сама гавань была хорошо защищена: с одной стороны ее закрывал мыс, с другой – волнорез, а вдалеке тянулась вдоль берега сумрачная громада острова Тегмис.

Мегарон в столице Сауниса слагался из необтесанных желтых камней, дворец в Эддисе казался маленьким и темным, а дворец королевы Аттолии, нарядный, с изящными пропорциями, был выстроен из кирпича и облицован мрамором. Бесчисленные окна искрились в послеполуденном солнце, будто драгоценные камни.

Когда Аттолия оказалась во дворце, в окружении придворных, все события, произошедшие в Эфрате, показались ей далекими и призрачными. Она снова погрузилась в привычную борьбу, пытаясь навязать свою волю миру, которым управляли мужчины. В этом мире надо быть не сильнее, а могущественнее противников. А это непросто. Воевать и то легче. Слухи уже добрались до столицы. Она сообщила баронам о том, что Эвгенидес сделал ей предложение, и стала внимательно следить за их реакцией. Среди баронов еще оставались те, кто считал себя претендентом на руку и престол королевы Аттолии. Реакция была разной. Одни рассердились, другие изумились, и сквозь все крики отчетливо пробивалось насмешливое, ироничное злорадство.

Вернувшись в свои покои, она долго расхаживала из угла в угол. Служанки, как всегда щепетильные в своей заботе, впервые видели, чтобы их госпожа открыто проявляла нетерпение. Раньше она была бодрой, а сейчас стала вспыльчивой; была невозмутимой, а стала язвительной.

К удивлению королевы, служанки ее скорее поддерживали. Она пыталась разглядеть в их услужливости – страх, в их внимании – ненависть, но не находила. Их привязанность и забота казались неподдельными. Они