Тем временем Бэрбель, не теряя времени, постаралась разъяснить Уве фон Бургу, что в это воскресенье она единственная девушка поблизости и в свои пятнадцать лет ни в коем случае не слишком молода для него. Тогда молодые люди воспользовались случаем и, прежде чем кто-либо успел им воспрепятствовать, отправились на прогулку.

Вместе с тем общее возбуждение немного улеглось, Сибилла Фассбендер взяла всхлипывающего Бена за руку и отвела в пекарню. Там поставила перед ним на стол кусок торта, забыв от волнения убрать нож для разрезания тортов.

Тем временем Труда установила, что объектом спора был мяч, подаренный Бруно и Ренатой Клой. Со своей стороны, она нашла для Дитера оправдание: он, вероятно, видел, как Рената упаковывала мяч, и не мог понять, почему игрушка теперь должна принадлежать Бену. Когда позже Сибилла с Беном вернулись в зал, осколки тарелки и деформированная вилка были убраны и все оставшиеся подарки распакованы.

От сестер Рюттгерс Бена ждал подарок — коробка собственноручно приготовленных домашних конфет и несколько цыплят из пластика с наклеенными пушинками, оставшихся от пасхальных украшений. Подарок пришелся Бену по душе. Со страхом, вопрошающе взглянув на Якоба, он засунул игрушечных цыплят себе в карман брюк, а две конфеты в рот.

Затем подошел с коробкой к Якобу, что Антония расценила как знак доброй воли, с желанием, чтобы тот позволил откусить кусочек конфеты малышке Тане. Кроме того, Бен угостил шоколадными конфетами Марлену Йенсен, Аннету Лесслер, маленькую Бритту и также протянул коробку Хайко Клою. Только ничего не хотел давать Дитеру. За него мальчика угостил Якоб.

От Пауля и Антонии Бен получил коробку со строительными кубиками «Лего». Хорошая задумка, однако подарок не достиг желаемой цели. Мария Йенсен банкнотой в конверте поблагодарила за безмятежную вторую половину дня. От себя лично Сибилла Фассбендер на стол с подарками поставила плюшевую обезьянку. Если игрушку завести ключом, обезьянка начинала лапками бить в тарелки и одновременно танцевать. Первая попытка привести механизм в действие произвела адский шум. От неожиданности перепугавшийся Бен нанес обезьянке могучий удар и на всякий случай спрятался за спину Труды, оставаясь там до тех пор, пока не заметил, что, ударяя в тарелки, обезьянка вращается только вокруг собственной оси.

Тони и Илла фон Бург сделали свой выбор в пользу функционального ящика, в котором различные геометрические фигуры нужно было просовывать через соответствующие отверстия. В то время как Сибилла Фассбендер показывала Бену, какая фигура подходит к какому отверстию, Тони фон Бург с грустным выражением лица и подозрительно блестящими глазами рассказывал Паулю Лесслеру, что давным-давно с похожим ящиком его маленькая сестра Криста, которую Пауль еще определенно помнил, могла играть целыми часами.

В разговоре Тони упомянул только свою младшую сестру и ни разу даже намеком не выразил неприязни собеседнику, из-за которого, после разрыва помолвки, его старшая сестра ушла в монастырь.

В то время как Андреас и Ахим Лесслер, явно скучая, подавали мяч Дитеру Клою, а Аннета отдала своей маленькой кузине последние две конфеты из коробки Бена, в то время как Уве фон Бург и Бэрбель Шлёссер с размазанной на губах помадой и разгоряченными лицами вернулись с прогулки, а Рената Клой показывала младшему сыну кошек в книжке с картинками, Бен просунул одну за другой все фигуры через отверстия ящика, захлопнул крышку и, никем не замеченный, отошел от стола.

Все были чем-то заняты. Якоб возился с младшей дочкой, которую ему крайне редко удавалось подержать на руках. Сибилла Фассбендер говорила с Тони и Иллой фон Бург о том, что дети невиновны, если в запале игры переходят границы поведения. Пауль Лесслер, охраняя сон уснувшего на руках младенца, все еще радовался душой милой, овеянной грустью беседе с Тони и в то же время не спускал глаз с сыновей и Дитера Клоя, готовый в крайнем случае предотвратить возможный спор о мяче.

Антония занялась выведением шоколадных пятен с одежды племянницы. Труда помогала сестрам Рюттгерс с уборкой кофейного стола. Бэрбель и Уве фон Бург держались под столом за руки и не спускали друг с друга глаз. Младший брат Уве фон Бурга, Винфред, и Аннета Лесслер из дальнего угла с любопытством наблюдали за парочкой, посмеиваясь над ними.

Хильда и Отто Петцхольд шепотом обсуждали физическую силу Бена, с которой он согнул зубцы вилки, и пропажу своей серой в полоску кошки, бесследно исчезнувшей два года тому назад.

И никто не обратил внимания, как Бен распахнул вращающиеся створки двери, ведущие в пекарню. На столе еще лежал нож для разрезания тортов. Бен почти тотчас же вернулся, так что его отсутствие никому не успело броситься в глаза. Только когда Хильда Петцхольд закричала, Якоб понял, в какой последовательности разворачивались события.

Нож с широким лезвием Бен, вытянув руку, нацелил на Дитера Клоя, который в тот момент стоял рядом с матерью и обеими руками дергал к себе книгу с кошками. Бен поднял руку, нанес удар и попал ножом не только в живот серой в полоску кошки, но и скользящим ударом — по двум пальцам Дитера.

— Руки прочь, — сказал Бен.

Но все оказалось не так уж плохо. Только две резаные раны, на которые несколько позже в городской больнице скорой помощи Лоберга наложили швы. И никто не мог понять, почему ни Бруно, который сам не видел, как дошло до несчастного случая, и вынужден был полагаться на рассказ жены, ни сама Рената Клой не стали выступать с обвинениями или упреками в адрес Шлёссеров.

Спустя несколько дней после инцидента, когда Ренату стала расспрашивать о случившемся Тея Крессманн, она просто пояснила:

— Этот урок моему сыну пойдет только на пользу. Наконец-то кто-то дал ему понять, что он не может обладать всем, что только ему захочется.

Было полдесятого вечера, когда Якоб наконец-то вернулся домой. Против ожидания, Бен сидел за кухонным столом с Трудой, склонившись над тарелкой, еще наполовину наполненной едой. Рука Труды лежала на руке Бена, она что-то говорила сыну, смолкнув, когда Якоб вошел в кухню. Последнее, что Якоб смог разобрать, было «…мой самый лучший».

— Картина, полная неожиданности, — заметил Якоб.

Труда подняла на мужа глаза и сказала с извиняющимися нотками в голосе:

— Он до сих пор бегал по полям и еще ничего не ел. Я только что разогрела для него еду. Все еще теплое. Хочешь что-нибудь поесть?

Якоб кивнул жене и странным образом почувствовал облегчение. Он по-приятельски хлопнул сына по плечу, так что Бен вздрогнул.

«Ну, — преувеличенно жизнерадостным тоном обратился к нему Якоб, — ты наверняка вволю набегался и теперь для разнообразия, наверное, пойдешь спать к себе в постель».

Якоб сел за стол. И в то время, пока Труда накладывала ему на тарелку еду, он начал рассказывать об Эдит Штерн и ее щекотливой миссии. Якобу доставило особенное удовольствие раскрыть перед Трудой юношеские преступления достойного уважения гражданина, потому что жена непоколебимо верила, что в деревне нет лучшего человека, чем Хайнц Люкка. Затронутая тема растянулась на целый вечер, так как Якобу пришлось сначала объяснить, почему он ни разу ни словом не обмолвился об участи первой Эдит Штерн. Поэтому разговор о Дитере Клое, Альберте Крессманне и газетах Якобу пришлось отложить на следующий день.