были просто угнетены обстановкой на Объединительном съезде.

Барский, известный больше под старой подпольной кличкой Варшавский, еще в вагоне заговорил об этом с Юзефом и Ганецким.

— Что-то мне не нравится, братцы, возня, затеянная меньшевиками вокруг нашего объединения... Так не объединяются.

Переехав на железнодорожном пароме через Большой Бельт, они приближались к цели своего путешествия. Скоро Копенгаген, а там уж рукой подать до Стокгольма. После Фленсбурга число пассажиров сократилось, теперь они ехали в купе одни, разговаривать можно было свободно.

— Почему ты так думаешь? — спросил Ганецкий.

— В Берлине я встречался с Даном. Он интересовался, как мы смотрим на объединение большевиков с меньшевиками, кого поддерживаем — Ленина или Плеханова. Ответил, как думал: позиции Ленина нам ближе. Потом я спросил Дана, когда на съезде будет решаться наш вопрос о приеме поляков в РСДРП. Я сказал, что лучше бы сделать это в начале съезда. Дан замялся, ответил неопределенно: «Будет зависеть от ситуации». Но я этого господина знаю, он относится к тем людям, которые перешагивают через соломинку с таким видом, будто перед ними бревно. Вопрос-то с нашим объединением уже решен. Потом пришел Плеханов, и разговор оборвался.

— Вот фигура, которая вызывает удивление: Плеханов! — включился в разговор Феликс. — Быть марксистом и перейти на позиции либеральной буржуазии... Непостижимо!

— Да! И эта его убийственная фраза после декабрьского восстания: «Не надо было браться за оружие», — поддержал Ганецкий.

— В том-то и дело, — продолжал Барский. — Не съезд, а Ноев ковчег. И знаете, что я подозреваю? Не думают ли господа меньшевики использовать нас в качестве разменной монеты на съезде в игре с большевиками?

— Говорят, они будут иметь большинство на съезде и хотят использовать ситуацию.

— В том-то и дело. Они сначала расправятся с большевиками, а потом начнут объединяться с нами, выдвинут свои условия...

На съезде Барский повторил эти слова, выступив на первом же заседании, которое посвятили обсуждению порядка дня. Как он и предполагал, меньшевики дружно отклонили предложение начать съезд с приема в партию социал-демократов Польши и Литвы. Среди делегатов меньшевики составляли хотя и незначительное, но большинство. Они могли диктовать съезду все, что заранее решили на своей фракции. Все знали, что польская делегация поддерживает Ленина, и меньшевики опасались, что преждевременный прием поляков изменит соотношение голосов на съезде. Они полагали, что приемом надо заниматься после того, как будут решены все другие вопросы.

Меньшевик Дан выступил против объединения. Вот тогда и взял слово Барский.

Яростно сверкая глазами, он раскрывал хитрый план — отодвинуть прием на конец съезда, чтобы не потерять большинства при выборах и голосовании резолюций.

— Вы хотите, господа, сначала «съесть», «зарезать» большевиков, а потом соединяться с нами... Но это нечестная игра!

В один из дней Ленин завел с поляками общий разговор, не касавшийся съезда.

Феликс впервые встретился с Владимиром Ильичем, работы которого читал с таким большим интересом.

Столики в буфете были заняты, и собеседники разговаривали стоя, держа в руках бокалы с пивом и картонные тарелочки с сосисками.

— А я вас знаю, наслышан про вас, — обратился Ленин к Юзефу. — О вашем аресте, потом о побеге писали в «Искре». О самом побеге тоже читал. В «Червоном штандаре». На польском языке одолел... Как это вы там в купцов превратились?! Отлично!.. Ну а мамонтову кость-то хоть привезли? — Ленин рассмеялся и, заметив вошедшую в буфет молодую женщину, подозвал ее: — Наденька, познакомься! Это тот самый Астроном, про которого я читал тебе в польской газете, помнишь?.. — Владимир Ильич снова повернулся к Юзефу и, понизив голос, заговорщицки сказал с хитринкой в глазах: — Я про вас все знаю, пан Доманский!

В работе Объединительного съезда Феликс Дзержинский принимал участие под фамилией Доманского.

Барского Владимир Ильич поблагодарил за поддержку на съезде в полемике с Плехановым.

— В том-то и заключается причина, по которой «меки» не хотят раньше времени сделать вас полноправными делегатами съезда! — сказал Ленин.

Они встречались на съезде не раз — Ленин и польские делегаты, но эта первая непринужденная встреча особенно запомнилась Феликсу.

И все же объединение польских и русских социал-демократов произошло. Решение приняли в конце съезда почти единогласно.

Отныне польские социал-демократы вливались в единую Российскую социал-демократическую рабочую партию. В состав Центрального Комитета от Королевства Польского вошли Варшавский и Юзеф Доманский.

А после Стокгольма опять начались рабочие будни подполья. Месяца через два провели съезд польских социал-демократов. Собрались в Закопане — в австро-венгерской части Польши, под видом туристов, приехавших сюда отовсюду. Заседали то в студенческом санатории «Братская помощь», то на пригорке, с которого открывалась чудесная панорама близких Татр, то в старой корчме с очагом посредине и широкими деревянными скамьями, покрытыми шкурами.

От имени Главного правления докладывал Франковский. Под этой фамилией на съезде выступал Юзеф.

Как ни тяжек был путь, как ни велики были жертвы, понесенные партией за минувшие три года, успехи совместных усилий в революционной работе были несомненны. Под знаменами социал-демократии в Королевстве Польском насчитывалось около тридцати тысяч рабочих, интеллигентов, солдат и крестьян. Только в одной Варшаве было около девяти тысяч социал-демократов. И это в условиях царского террора, угрозы каторги, ссылок, арестов, смертных приговоров.

Франковский говорил о делах, в которых партия принимала участие, ему многое надо было сказать товарищам. Лицо его становилось суровым и скорбным, когда он вспоминал о жертвах, понесенных в борьбе с царизмом, — о Марцине Касшпаке, принявшем ночной бой с жандармами в подпольной типографии, о молодом подпольщике Кароле Шонерте, убитом на демонстрации, о старом котельщике Зыгмунте Кемпе, сраженном пулей на той же первомайской демонстрации в Варшаве, о павших на баррикадах в Лодзи... Юзеф говорил об успехах всеобщей забастовки, о демонстрации солидарности с восставшей Пресней в Москве, о сбывшейся давней мечте объединиться с российскими большевиками в единую пролетарскую партию...

— От широких народных выступлений, — говорил он, — остался лишь один шаг к массовым выступлениям с оружием в руках — вооруженному восстанию. И честь первой попытки восстания, первой массовой баррикадной борьбы в государстве царей принадлежит польскому пролетариату города Лодзи, где в июне 1905 года под руководством социал-демократии разыгралась трехдневная драма вооруженной революционной борьбы...

В конце лета Феликс уехал в Питер для работы в Объединенном Центральном Комитете Российской социал-демократической партии. В столице он сразу погрузился в атмосферу борьбы не только с правительством, но и с меньшевиками, с оппортунистами.

И в письмах тех лет, как и всегда,