Я была пустой. Еще задолго до того, как в мою жизнь вошел Уиллем и так быстро ее покинул.

Я не знаю, сколько я там просидела, прежде чем скрипнула дверь. Потом под дверью кабинки появились поддельные розовые угги Ди.

— Ты там? — тихонько спрашивает он.

— Нет.

— Можно я зайду?

Я открываю замок. Ди стоит со всеми моими вещами.

— Прости, — говорю я.

— Простить? Да ты была великолепна. Тебе аплодировали стоя.

— За то, что не сказала тебе тогда о приезде родителей. Прости, что соврала. И за то, что все испортила. Я не умею дружить. Вообще ничего не умею.

— Ты умеешь играть Розалинду, — говорит он.

— Это потому, что я спец по притворству, — я смахиваю слезу рукой. — Я так умело вру, что сама за собой этого не замечаю.

— Ох, милая, ты из этих пьес ничего не поняла? Нет никакой границы между тем, кем ты притворяешься, и тем, кто ты есть. — Ди раскрывает объятия, и я прижимаюсь к нему. — И ты меня прости, — добавляет он. — Я тоже, наверное, малость перестарался. Если ты не заметила, я иногда переигрываю.

Я смеюсь.

— Неужели?

Ди помогает мне надеть куртку.

— Я не люблю, когда мне врут, но я действительно ценю то, что ты попыталась мне сказать. Люди никогда толком не знали, как меня воспринимать — ни во дворе, ни в школе, ни тут — поэтому они всегда стараются решить все за меня и рассказывают мне же, кто я такой.

— Да, с этим я тоже чуть-чуть знакома.

Мы долго смотрим друг на друга. И этой тишиной так много сказано. Потом Ди спрашивает:

— Хочешь рассказать, что это было-то?

Хочу. Так хочу, что грудь сжимает. Я захотела рассказать ему все про себя уже несколько недель назад. Я киваю.

Ди сгибает локоть, я беру его под руку, и мы выходим из туалета, столкнувшись на входе с парой девчонок, посмотревших на нас очень странно.

— Был один парень… — начинаю я.

Он качает головой и тихонько цокает языком, словно журя, как бабушка.

— Всегда так.

…Я снова привожу Ди в свою комнату и подаю ему весь запас печенья. И рассказываю все. К концу моей истории все черно-белое печенье и печенье с арахисовым маслом съедено. Он смахивает крошки с коленей и спрашивает, размышляла ли я когда-нибудь о «Ромео и Джульетте».

— Не все можно привязать к Шекспиру.

— Все. Ты думала, как могла бы повернуться ситуация, если бы они не были такими дергаными? Если бы Ромео задумался на секунду и вызвал врача, или просто дождался бы, когда Джульетта проснется? А не принимал импульсивных решений и не травился бы, думая, что она мертва, когда она просто спала?

— Вижу, что ты думал, — правда, вижу. Ди очень взбудоражен.

— Я столько раз видел этот фильм, и каждый чертов раз мне хотелось закричать, как на девчонку в ужастике: «Стой. Не ходи в подвал. Там убийца». А Ромео и Джульетте я кричу: «Не принимай поспешных решений». Но разве эти дураки меня хоть раз послушали? — Он опечаленно качает головой. — И я всегда думаю, что было бы, если бы они подождали. Джульетта проснулась бы. Они бы уже поженились. Уехали бы подальше от Монтекки и Капулетти, поселились в каком-нибудь симпатичном замке. Обставили бы его уютно. Может, было бы как в «Зимней сказке». Думая, что Гермиона умерла, Леонт прекращает вести себя как дурак, а потом так радуется, увидев, что она жива. Может быть, и Монтекки с Капулетти потом узнали бы, что их возлюбленные дети не погибли, поняли, что борьба глупа, и все были бы счастливы. Может быть, трагедия тогда обернулась бы комедией.

— «Зимняя сказка» — не комедия, это проблемная пьеса.

— Так, хватит. Ты понимаешь, о чем я.

И я действительно понимаю. Возможно, я не размышляла об этом, что касается именно «Ромео и Джульетты», но по поводу нашей с Уиллемом истории я сразу же продумала вариант «что, если». Когда я возвращалась в Англию на поезде, когда летела в самолете домой. А если с ним что-то случилось? Но когда я высказала свои сомнения — сначала мисс Фоули, потом Мелани, — они обе меня одернули. Уиллем не Ромео. Он так, Ромео. А я не Джульетта. Я делюсь этим с Ди. Перечисляю все подтверждения тому, что он просто актер, начиная с того, как он подцепил случайную девчонку в поезде, а потом, час спустя, позвал ее на день съездить в Париж.

— Нормальные люди этого не делают, — комментирую я.

— А кто говорит о нормальных? И, может быть, ты не случайная девчонка. Может, и ты для него что-то значила.

— Но он ведь меня даже не знал. Я в тот день была другим человеком. Я была Лулу. Вот кто ему понравился. И к тому же давай вообразим, что что-то действительно произошло, а не он меня кинул. Я знаю лишь его имя. А он моего — нет. И живет на другом континенте. Я его никогда не найду. Как в такой ситуации отыщешь человека?

Ди смотрит на меня так, будто ответ очевиден.

— Надо просто искать.

ИМЯ: Уиллем

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: Голландец

ВОЗРАСТ: в прошлом августе было 20

ВЫРОС В АМСТЕРДАМЕ.

РОДИТЕЛИ: Яэль и Брам. Мама — не голландка. Мама — врач-натуропат.

1,9 м, 57 кг.

Прошлым летом выступал в труппе «Партизан Уилл».

Это полный список точных фактов из биографии Уиллема. Он занял лишь треть страницы в одной из моих заброшенных тетрадей с лабами. Закончив, я вижу, что этот список — как усмешка, как будто реальность отвесила мне оплеуху. Думаешь, что влюбилась, и это все, что ты о нем знаешь? Восемь фактов? И как я его по этим данным найду? Ладно там искать иголку в стоге сена. Это просто. Ее хотя бы заметить можно. Я же хочу найти конкретную иголку на игольной фабрике.

Восемь фактов. Унизительно. Я пристально смотрю на страницу, собираясь вырвать ее из тетради и смять.

Но вместо этого я переворачиваю лист и начинаю составлять новый список. Я записываю случайные мысли. Веселое изумление на его лице, когда я призналась в своих опасениях, что он меня похитил. Его вид, когда в кафе он выяснил, что я единственный ребенок, и спросил, одинока ли я. Безумная детская радость, когда он сел на баржу с Капитаном Джеком. Как приятно было осознавать, что это благодаря мне он сейчас такой. Звуки Парижа в подземной части канала. Париж, увиденный с сиденья велосипеда. Его рука на моем бедре. Его свирепый взгляд, когда он побежал выручать тех девчонок в парке. Поддержка, которую я чувствовала, когда он держал меня за руку во время нашего бегства по улицам Парижа. Неприкрытые чувства, когда я спросила его за ужином, зачем он меня сюда привез. И потом сквот, как он на меня смотрел, как я почувствовала себя большой и сильной, могучей и смелой.

Я не борюсь с нахлынувшими воспоминаниями, а пишу и пишу. Страницу, другую. А потом понимаю, что пишу уже не о нем. Я пишу о себе. О том, что в тот день чувствовала, включая свой страх и ревность, но в первую очередь то, что мир полон исключительных возможностей.