Трактор со своим агрегатом остановился примерно там, где я и предполагал, почти что напротив меня. Водитель, однако, не вылез из кабины и вообще не переменил существенно своего положения. Одна его рука лежала на рулевом колесе, а вторая терла носовым платком по его лбу, – вернее, она замерла в этом движении. Вокруг трактора висели в воздухе клубы дыма и пыли, отдельные частицы которой сверкали на солнце крохотными немигающими блестками. Я перешел к боковому окну. Внизу, если смотреть налево, в сорока – пятидесяти футах от меня замерла на краю лужайки пара восковых фигур, отбрасывая тени на траву, сидячая фигура вытянула руку в направлении какого-то предмета, быть может, чашки чая, которую протягивала ей вторая восковая кукла. Это были Люси и Ник. На этот раз вид из обоих окон напоминал очень хорошую фотографию, намертво застывшую, но все же полную потенциального движения. Сегодня, в отличие от прошлого раза, все будет по-иному, потому что я не собирался торчать на месте и тупо наблюдать за всем, что предлагалось на мое обозрение.

Я кинулся к двери, открыл ее и двинулся было по коридору, но что-то заставило меня резко остановиться – звук, действующий на подсознание, или движение воздуха. Я вытянул вперед руку, и кончики пальцев коснулись невидимой преграды, твердой и абсолютно гладкой, словно зеркальное стекло, только без какого-либо отражения. Эта преграда заполнила весь дверной проем. Не зная, что делать дальше, я повернулся, поднял глаза и увидел, что кто-то сидит в кресле у дальнего края камина. Посетитель – молодой человек с шелковистыми белокурыми волосами и бледным лицом – каким-то образом проник в комнату, минуя меня.

– Неплохая реакция, – сказал добродушно молодой человек. Он следил за мной, улыбаясь. – Вы знаете, большинство людей так бы и шли дальше и ударились в эту стенку. Доказывает, что у вас все в порядке с рефлексами. А теперь не могли бы вы присесть вот здесь, и мы немного побеседуем? Ничего чересчур серьезного, уверяю вас.

В первое мгновение я взвизгнул в смятении, как девчонка. Мое смятение было вполне искренним, но оно улетучилось буквально через секунду, уступив место тому внутреннему напряжению, которое я испытывал утром предыдущего дня перед поездкой в Кембридж, только в более сильной форме: нервная энергия с нервозностью, но без нервов. Наверное, причиной такого состояния был мой гость. Я подошел и сел в кресло напротив, оглядывая его с головы до ног. Он был (или казался) лет двадцати восьми, с квадратным подбородком, чисто выбритым, насмешливым и не заслуживающим особого доверия лицом, негустыми бровями и ресницами и ровными зубами. На нем был темный костюм обычного покроя, серебристо-серая рубашка, черный шелковый галстук, завязанный узлом, темно-серые носки и черные туфли, начищенные до блеска. Он говорил хорошо поставленным голосом со всем богатством звуковых оттенков – как человек, знакомый с ораторским искусством. Его произношение было правильным, без аффектаций. В целом он выглядел преуспевающим, уверенным в себе мужчиной в хорошей физической форме, если не считать его бледности.

– Вы от кого-то с поручением ко мне? – спросил я.

– Нет. Я решил прийти, э-э… Сам, лично.

– Ясно. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– Не откажусь, спасибо. Я абсолютно материален. Я собирался предупредить вас, чтобы вы не подумали по ошибке, что я – продукт вашей фантазии, но вы избавили меня от объяснений. Если позволите, немного виски с вами за компанию.

Я достал стаканы.

– Если я правильно понимаю, мне не удалось попасть в коридор потому, что всякое молекулярное движение за пределами этой комнаты остановилось?

– Верно. Сейчас мы вне зависимости от обычного времени. В связи с чем можно чувствовать себя в полной безопасности от постороннего вмешательства.

– И всякое распространение волн и лучей за окном точно так же замерло?

– Конечно. Вы наверняка заметили, как затухли звуки.

– Да, заметил. Но в таком случае почему свет там, за окном, не потух? Как и здесь в комнате, если уж разбираться. Если под это воздействие попали все виды волн, я не понимаю, каким образом солнечный свет доходит до нас, а шум трактора – нет. Должна была наступить темнота.

– Отлично, Морис. – Молодой человек засмеялся с явным намерением продемонстрировать мне свою непринужденность и общительность, но мне показалось, что я расслышал в смехе нотку раздражения. – Знаете, вы, наверное, первый, не из числа ученых, кто обратил на это внимание. Я забыл, что передо мной будет такой образованный человек. Честно говоря, просто подумалось, что будет лучше, если я устрою все именно таким вот образом.

– Наверное, вы правы, – сказал я, взял стакан и начал наливать в него воду из графина. – Это что-то вроде проверки на интеллект?

– Спасибо, достаточно… Нет, это не проверка. Что тут проверять? И что, по-вашему, могло бы ожидать вас, если, положим, вы проходите мою проверку? Или если б вы не набрали нужных баллов? Уж вам-то должно быть известно, что это не мой стиль работы.

Я вернулся к камину и протянул ему один из двух стаканов. Рука, которая вынырнула из глубины серебристо-серого манжета, лишь частично была покрыта плотью, так что костяшки пальцев щелкнули о стекло, и в то же мгновение мне в лицо пахнуло тем самым мерзким запахом на земле, с которым я не сталкивался ни разу с тех пор, как в 1944 году мы с группой партизан из «Свободной Франции» пробирались через линию фронта по Фалэзскому ущелью, заваленному трупами. В следующую секунду запах исчез, а пальцы, запястье и все остальное приняли обычный вид.

– В этом не было необходимости, – сказал я, снова усаживаясь.

– Ошибаетесь, старина. Очень даже поможет установить между нами правильные отношения. Сам понимаешь, это не совсем дружеский визит. Твое здоровье.

Я не притронулся к своему виски.

– Если не дружеский, то какой?

– В двух словах не расскажешь. В любом случае мне нравится навещать людей таким вот образом, как тебе известно.

– Любишь общаться?

– Оставь свои шуточки, Морис, – сказал молодой человек, улыбаясь своей кривой улыбочкой. У него были светло-карие глаза, почти такие же светлые, как его волосы и тонкие брови. – Ты ведь знаешь, что мне известны мысли каждого человека.

– Итак, ты пришел совсем не потому, что особо заинтересовался моей персоной?

– Верно. Но отчасти потому, что ты особо заинтересовался мной. Всеми сторонами моего существа. Не будешь этого отрицать, так ведь?

– Я бы сказал, одной стороной – той, которую ты только что продемонстрировал, – сказал я, на этот раз пригубливая стакан.

– Позволь мне судить об этом. Нравится тебе или не нравится, понимаешь ты или не понимаешь это, но, когда ты затрагиваешь какой-то один аспект, это означает, что ты затрагиваешь все остальные аспекты. Надо сказать, твоя ситуация ничем не отличается от других.

– Тогда почему выбор пал на меня? Что я такого сделал?