В дверях я, поборов секундную нерешительность, ступил за порог и двинулся торопливо по коридору. Когда я вошел к Эми, она смотрела на экран, где была таблица с результатами крикетных матчей, Виктор лежал у нее на коленях.

– Который теперь час?

Она ответила, не двинувшись с места:

– Двадцать минут пятого.

– Посмотри, пожалуйста, у себя на наручных часах. Нет, лучше покажи мне.

Маленький циферблат, который она носила на запястье, показывал четыре часа двадцать две минуты. Я посмотрел на свои часы: на них четыре сорок шесть. Повода для страха больше не существовало, и мои чувства вернулись в прежнее состояние.

Продолжая смотреть на экран, Эми начала:

– Итак, теперь я обманываю тебя насчет времени.

– Нет, ты меня не обманула. Дело в том…

– Ты ведь подумал, что я вру. Я тебе сказала, а ты не поверил. Тебе понадобилось самому взглянуть.

– Потому что ты не посмотрела на свои часы.

– Я смотрела время как раз перед тем, как ты вошел.

– Прости, дочка, но я ведь не знал об этом, я просто хотел убедиться.

– Ладно, папа.

– Прости.

– Тебе, конечно, не хочется смотреть вместе со мной «Пиратскую планету», да? – спросила она тем же тоном. – Начнется в шесть минут шестого.

– Зависит от того, как управлюсь с делами, но я постараюсь.

– Ладно.

После этого я спустился в свой кабинет, взял фонарь (один из тех двух, которыми мы с Дианой пользовались ночью на кладбище и который еще светил), принес из мастерской тот же молоток и долото, плюс к ним ломик, и вернулся в столовую. Потребовались считанные минуты, чтобы снять на приличном пространстве часть коврового покрытия, но пол был сплошь из крепких досок и превосходно сохранился после ремонта, сделанного моим предшественником. Я произвел немало шума, причинил кое-какие разрушения и обильно вспотел, отдирая первую доску. На дранке и штукатурке под ней были только катыши пыли и целые гроздья паутины; ничего не обнаружилось и дальше между стыками, насколько позволял увидеть слабеющий луч моего фонаря. Если следовать предположению, что распятие и после падения в щель продолжало вести себя столь же необычно, то оно могло находиться в каком угодно месте под полом, если вообще не умчалось за пределы досягаемости. Но я не видел иного выхода, кроме как продолжить начатое дело.

Время шло, не принося результатов. Я возился с четвертой доской, когда появились Ник и Люси.

– Привет, папа, что тут у тебя происходит?

– Просто… – Я взглянул на них, и меня поразило, насколько они подходят друг другу. – Уронил одну вещицу в щель в полу. И довольно дорогую. Вот и решил, что надо отыскать ее.

– Какую именно вещицу? – В голосе Ника слышалось недоверие.

– Ну, одна семейная реликвия. Дед подарил ее мне.

– А ты бы не мог… Я хочу сказать, в какую щель она провалилась? Такое впечатление, что ты…

– Нет, она катилась, понимаешь. Даже не знаю. Ник переглянулся с Люси:

– Ты как себя чувствуешь, папа, только честно?

– Я в полном порядке. Только чуточку жарко.

– Это не связано с привидениями и всеми остальными событиями, которые тут случились в последнее время? Если это так, я очень прошу тебя ничего не утаивать.

– Никакой связи, честно. Только этот вот…

– Ты ведь знаешь, что можно смело рассказывать нам обо всем, – сказала Люси. – Мы ведь не станем думать, что у тебя какое-то умственное расстройство, и не будем рассказывать никому, если тебе этого не хочется. Все останется между нами.

– Нет, в самом деле, – сказал я, подумав о том, что использование множественного числа придавало обещанию Люси некоторую необязательность. – Не надо волноваться; если не смогу сразу найти свою вещицу, то брошу это занятие.

Я снова взялся за ломик, сознавая, что, уходя, они обменялись у меня за спиной быстрыми, молчаливыми взглядами. Еще минут пять или около того, и я вынул четвертую доску. И снова ничего, вернее, кое-что есть – небольшой предмет на расстоянии вытянутой руки. Мои пальцы коснулись металла. То, что я держал в руке, лишь отдаленно напоминало то распятие, которое дал мне молодой человек: все в пятнах, потертое, местами залипшее грязью почти до черноты. В своем теперешнем виде оно не могло служить вещественным доказательством каких-либо чудес; непредвзятый наблюдатель просто занесет его в бесконечный список любопытных находок, обнаруженных в старинных домах. Я заставил себя думать о чем-нибудь другом, но все равно меня переполняло что-то вроде ярости вперемешку с разочарованием. Эти и подобные им чувства время от времени прорывались в мое сознание, пока я укладывал обратно доски и ковровое покрытие, вкладывая в работу все свои силы. Когда дело было сделано, эмоции нахлынули в полную силу.

Инструменты и фонарь валялись на полу, где я их бросил; я же мерил комнату шагами, пытаясь овладеть своими чувствами, – вот только нужно было определить, что конкретно, какое именно чувство угнетает меня? Как будто подсказывая ответ, пустой стакан недавнего посетителя, стоявший на низком столике между креслами, попал в поле зрения. Я быстро схватил его и увидел следы человеческих пальцев на его боках и следы человеческих губ на кромке. И что из этого? Отнести стакан медиуму в общество спиритов, судебному эксперту, хранителю Ватиканского музея? Я швырнул его с размаха в заднюю стенку камина; дыхание стало частым, на глазах выступили слезы. Да, я чувствовал разочарование, в полном смысле этого слова: в нем – за его холодность и пренебрежение, в себе – за то, что не смог задать ему существенный вопрос или выдвинуть мало-мальски существенное обвинение, а также из-за тривиальности тех фундаментальных истин, которые я вроде как узнал. И, кроме того, во мне оставался страх. Я всегда думал, что кончина человека – самая ужасная вещь на свете, но, услышав эти короткие, сухие полунамеки о загробной жизни, это заявление, что я никогда не освобожусь от него, я теперь по-иному смотрел на вещи.

Непреодолимое желание оказаться вне стен дома охватило меня и помогло справиться со слезами. Надо было еще кое-что закончить перед уходом. Пара минут под душем и смена белья избавила меня от пота и грязи. Одевшись, я отправился на поиски Люси и по счастливой случайности наткнулся на нее в большой спальне, где она с удивительным усердием расчесывала свои короткие волосы. Люси была одна.

– Люси, я сейчас ухожу, буду обратно очень поздно. Пожалуйста, передай всем остальным. Я поговорю с Дэвидом перед уходом.

– Поняла, можешь не волноваться.

– И еще, не могла бы ты помочь мне в одном вопросе? Я хотел бы, чтоб к полуночи все были уже в постели и, желательно, спали. Я понимаю, естественно, что ты не можешь заставить их уснуть, но Джойс сама быстро засыпает, а вот если б ты попыталась отправить Ника в постель как можно раньше, я был бы тебе очень благодарен.