– Хочу поговорить с Эчиль, – потерев виски, сказала я.

После этого я направилась к первой жене Архама, снедаемая подозрениями и противоречиями. Признаться, не хотелось мне верить в вероломство Эчиль. Танияр и вправду был с ней добр. Как она сказала, родные так не заботились, как брат мужа. И предать его – это просто непередаваемое по своей мерзости свинство, а эта женщина казалась умной и честной. Отец, не дай нам ошибиться в ней…

Эчиль была у себя. Она сидела на полу и играла с дочерями. Первой меня увидела младшая дочь Эчиль, трехлетняя Йейга.

– Ашити! – воскликнула она, вскинув руки кверху, а уже через секунду радостно провозгласила: – Детеныши!

Девочки поспешили к моим рырхам, те важничать не стали. Дети к детям тянутся, даже если одни ходят на двух ногах, а другие покрыты шерстью. Эчиль поднялась на ноги и улыбнулась:

– И до меня черед дошел?

– Воды хочется, – улыбнулась я в ответ.

После прошла к стулу, уселась на него и оттуда уже смотрела, как Эчиль наливает воду из кувшина, стоявшего на полке. Она подала мне стакан и уселась напротив. Взгляд умных глаз был внимателен, и что-то выдумывать я не стала. Потому просто спросила:

– Почему ты решила, что я пришла тебя допрашивать?

– Потому что после Хасиль не зашла и не позвала, – ответила Эчиль. – Что она сказала?

– А что она могла сказать такого, чтобы я тебя в чем-то заподозрила? – с удивлением спросила я. – Если есть что сказать – скажи.

Эчиль усмехнулась и пожала плечами.

– Я за собой вины не знаю, – сказала она. – А у Хасиль язык гнилой, могла что-то и выдумать, чтобы себя защитить. Я с ней совсем не разговариваю, не о чем.

– А с Мейлик о чем говоришь? – полюбопытствовала я.

– Она об Архаме говорит, что скучает. О детях еще говорим. Иногда о вас с Танияром спрашивает. Или что я делала, пока домой не вернулась.

Отведя взгляд, я задумалась. Если Эчиль не лжет, то Мейлик может через нее пытаться быть в курсе того, что происходит в нашем доме. Если не лжет, конечно.

– Часто про нас спрашивает? – снова спросила я.

Эчиль ненадолго задумалась.

– Каждый раз почти, – наконец ответила дочь Налыка. – Хорошо ли живете, не ругаетесь ли, не спорите ли. Я отвечаю, что хорошо живете, каждому бы так жить. Иногда спрашивает, что нового вы придумали, как жить дальше будем…

– И что отвечаешь? – заинтересовалась я.

– А что я ей скажу? Кто я, чтобы к каану с вопросами приставать? – ответила Эчиль. – Не для того я к вам прихожу, чтобы потом всем подряд хвастать и рассказывать, что услышала. – Она ненадолго задумалась и произнесла: – А, вот еще. Спрашивала, куда каан поехал. И когда вы вместе из Иртэгена уезжаете или ты одна с ягирами, бывает, спрашивает – куда. Всем любопытно, но не всякий к каану сунется с вопросом, а Мейлик я не чужая, и к вам хожу каждый день, вот и спрашивает.

– Угу, – промычала я. – А о том, о чем Хасиль сегодня говорила?

Эчиль в удивлении приподняла брови:

– С чего бы? Мейлик знает, что вы с Танияром мне как родня, она дурного слова о вас ни разу не сказала… Погоди-ка, – в ее глазах отразилось искреннее изумление. – Хасиль на Мейлик что-то наговорила? – И, откинув голову, весело рассмеялась. – Вранье! – воскликнула бывшая каанша. – Мейлик! – И вновь зашлась в заливистом смехе.

А мне было не до смеха. Если забыть обо всем, о чем я надумала о самой Эчиль, то вопросы Мейлик приобретали весьма неприглядный окрас.

– Не верь, – отсмеявшись, махнула Эчиль рукой. – Мейлик такая, что травинки не помнет, если обойти ее можно. Добрая она, тихая, покладистая. Вспомни, как она тебе улыбалась, когда тебя Селек к нам заманила. Сразу душу открыла. Напраслина это, не верь, – категорично закончила она.

Я улыбнулась и кивнула… своим мыслям. Очень удобная маска, просто замечательная. Неприметная скромница, этакий милый мышонок, как о такой можно думать гадости? Да и Архаму после грубоватой внешне Эчиль и склочной подлой Хасиль Мейлик должна была видеться нежнее утренней зари.

Теперь мне и знакомство бывшего каана со своей будущей третьей женой казалось нарочитым. Он не мог ее не заметить, практически был обречен обратить внимание. В Иртэген вернулась женщина, которая оставила его много лет назад, и вернулась не одна – с дочерью. С дочерью, достигшей брачного возраста. Хотя бы любопытство должно было толкнуть каана к дому вышивальщицы, чтобы поглядеть на обеих женщин.

Мейлик – новое, не приевшееся лицо. Скромная, улыбчивая, прелестная. После того, что творилось в его доме, где мать устанавливала свои порядки, где жили две жены, от одной из которых воротило, а перед другой он ощущал вину, Мейлик стала глотком свежего воздуха. Архам был обречен на влюбленность. Она дала его душе отдых.

Уж не потому ли мать привезла ее именно тогда, когда уже ничто не могло сдержать каана? Уж не готовили ли ее в жены Архаму? Почему нет? Илгизитам нужны Зеленые земли, потому что с ними граничит Каменный лес, потому что рядом священные земли. Они должны быть заинтересованы в нашем тагане. В доме Архама уже жил их агент, которого каан слушался, – его мать, а потом появилась очаровательная Мейлик, которая могла исподволь мирить его с требованиями матери, мягко направлять… Или же, напротив, Селек была чересчур самоуверенной и самостоятельной, а отступникам нужен был кто-то более послушный. А если бы третья жена родила каану сына, то сумела бы закрепить свое влияние на него, а родилась дочь, и она расстроилась…

Тоже не факт. Просто хотелось выделиться среди остальных жен. Они рожали дочерей, а она, любящая и любимая, родила долгожданного мальчика. Но это уже мелочи. А вот то, что у Селек была под боком соперница на влияние, – это уже важно. Это могло бы объяснить, почему она противилась этой невестке, если знала, конечно, кто она. А на самом деле – кто?

Теперь я уже просто жаждала взглянуть на Мейлик свежим взглядом, с позиции новых знаний. Оценить ее поведение беспристрастно. Заглянуть в глаза и услышать ответы на вопросы, которых она не ожидает.

– Ашити. – Я посмотрела на Эчиль. Теперь она была серьезной. – Ты и вправду думаешь, что Мейлик…

– Я думаю, что за всем этим кто-то стоит, – ответила я. – И этот кто-то хочет нанести удар по Танияру. А этого я допустить не могу, потому буду копать до тех пор, пока не докопаюсь до истины, и тогда его враги