В то время, когда Молотов сделал свой доклад, Сталин, несмотря на неудачи под Харьковом и в Крыму, надеялся на значительный прорыв в 1942 г. В этом контексте любое обещание об открытии второго фронта было очень кстати: в лучшем случае, оно было бы реализовано и помогло бы отразить войска вермахта на Восточном фронте, оттянув часть немецких сил на запад; в худшем случае, столкнувшись с угрозой открытия второго фронта, Гитлер не решился бы передислоцировать значительную часть своих войск из Западной Европы. В любом случае, Сталин считал, что дав публичное обещание открыть второй фронт, западные правительства будут вынуждены выполнить его. Однако к середине июля ситуация на Восточном фронте резко ухудшилась, и теперь Сталин рассматривал второй фронт как критически важный для исхода войны фактор. Чем дальше немцы продвигались на юг, тем более настойчивыми становились дипломатические усилия Советского Союза, направленные на то, чтобы убедить своих западных союзников выполнить обещание74. 23 июля Сталин сам написал Черчиллю: «Что касается… организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год»75. В ответ Черчилль предложил личную встречу, в ходе которой он мог бы обсудить со Сталиным англо-американские планы военных действий в 1942 г. Сталин согласился встретиться с Черчиллем, однако попросил премьер-министра самого приехать в Москву, потому что ни он, ни любой из членов Генштаба не может покинуть столицу в такой ответственный момент76.

Перспективы встречи были не очень радужными. В недели перед приездом Черчилля в Москву советские шпионы в Великобритании и США докладывали, что союзники не собираются открывать второй фронт в Европе в 1942 г. и вместо этого планируют начать масштабную военную операцию в Северной Африке77. Не менее пессимистичная картина рисовалась и из докладов посла Сталина в США, Максима Литвинова, который писал, что Рузвельт поддерживает открытие второго фронта во Франции, а Черчилль выступает против этой идеи и убедил президента США в том, что более целесообразным будет начать военные действия в Северной Африке78.

7 августа Иван Майский, посол СССР в Лондоне, представил Сталину свои соображения о целях поездки Черчилля в Москву. Они, как писал Майский, были троякими. Во-первых, успокоить волнение народных масс в Великобритании в связи с открытием второго фронта. Во-вторых (и это в наибольшей степени внушало оптимизм) – обсудить единую стратегию всех союзников по борьбе с Гитлером. В-третьих, убедить Сталина в том, что второго фронт в Европе в 1942 г. не только невозможен, но и нежелателен. Черчилль, по словам Майского, не верил в эффективность британской армии, и ряд поражений Великобритании в Северной Африке и на Дальнем Востоке еще больше укрепил его в этом мнении. Майский также затронул вопрос, который продолжал волновать Сталина: действительно ли британцы заинтересованы в ослаблении не только Германии, но и Советского Союза? Да, писал Майский, однако буржуазная Великобритания, и Черчилль в частности, опасается победы Рейха и ищет способы помочь Советскому Союзу без второго фронта. В заключение Майский утверждал, что, поскольку позицию Черчилля по вопросу второго фронта вряд ли удастся изменить, советская сторона должна сконцентрироваться на требованиях «второй очереди» – таких, увеличение поставок, и использовать визит Черчилля, чтобы «сформировать единую стратегию союзников, без которой победа была бы немыслима»79.

Черчилль прибыл в Москву 12 августа в сопровождении Аверелла Гарримана, координатора программы поставок по ленд-лизу в Лондоне, присоединившегося к премьер-министру в поездке по просьбе президента Рузвельта. В тот вечер состоялась их первая встреча со Сталиным80. Встреча началась с обмена мнениями по военной ситуации. Черчилль высказался по ситуации в Египте, а Сталин сказал, что «новости плохие, и что немцы предпринимают невероятные усилия, чтобы подойти к Баку и Сталинграду. Он не знает, как им удалось собрать столько войск и танков и так много венгерских, итальянских и румынских дивизий. Он уверен, что они собрали войска со всей Европы. Положение Москвы надежное, но он не может гарантировать заранее, что русские смогут отразить нападение немцев».

Черчилль спросил, способны ли немцы начать новое наступление под Воронежем или на севере. Сталин ответил, что «ввиду протяженности фронта для Гитлера вполне возможно направить 20 дивизий и создать мощную ударную силу»81.

Далее беседа повернулась в сторону открытия второго фронта. Черчилль объяснил, что осуществить вторжение во Францию через Па-де-Кале в 1942 г. не представляется возможным, потому что для выполнения такой операции на укрепленном берегу у союзников недостаточно десантных судов. Как рассказывает об этой встрече американский переводчик, Сталин «очень помрачнел» и начал предлагать разные альтернативы – например, высадку на Нормандские острова. Черчилль возразил, что такие действия принесут больше вреда, чем пользы, и приведут к растрате ресурсов, которые лучше задействовать в 1943 г. Сталин подверг сомнению данную Черчиллем оценку численности немецких войск, дислоцированных на территории Франции, однако премьер-министр Великобритании настаивал на том, что «война – это война, но не безрассудство, и было бы глупо навлечь катастрофу, которая не принесет пользу никому». Сталин, однако, «стал держать себя нервно» и сказал, что он «придерживается другого мнения о войне. Человек, который не готов рисковать, не может выиграть войну». Далее Сталин выразил мнение, что британцы и американцы «не должны так бояться немцев» и что они склонны переоценивать силы Германии. По словам Сталина, «его опыт показывал, что войска должны быть испытаны в бою. Если не испытать в бою войска, нельзя получить никакого представления о том, какова их ценность». После еще нескольких реплик о возможности высадки во Франции разговор повернул в сторону организации союзниками бомбардировки в Германии. Здесь Сталин и Черчилль пришли к общему мнению. Сталин выразил надежду, что бомбардировке будут подвергнуты как промышленные, так и жилые районы, поскольку это единственный способ сломить боевой дух немцев. Черчилль охотно согласился: «Что касается гражданского населения, мы рассматриваем его боевой дух как военную цель. Мы не ждем пощады и не проявим пощады… Если понадобится, по мере продолжения войны, мы надеемся разрушить почти каждый дом почти в каждом городе Германии».

Как говорится в американской записи беседы, слова Черчилля «оказали стимулирующее влияние на ход встречи, и с этого момента атмосфера начала заметно теплеть».

Черчилль далее рассказал Сталину об операции «Факел» – англо-американском вторжении во французскую часть Северной Африки, запланированном на октябрь – ноябрь 1942 г. Целью операции было занять позиции, с которых затем можно было бы атаковать немецкие и итальянские войска в Тунисе и Ливии. Главную роль в этой атаке должен был играть удар британской 8-й армии с территории Египта. Чтобы проиллюстрировать значимость операции, Черчилль нарисовал Сталину крокодила и сказал, что вместо того, чтобы атаковать твердое рыло зверя, расположенное в Северной Франции, англо-американские войска попытаются атаковать его мягкое брюхо, расположенное в Средиземноморье. Вполне объяснимо, что Сталин подумал, что твердое рыло крокодила нацелено на Восточный фронт и что Красная Армия уже ведет с ним борьбу. Что же касается операции «Факел», Сталин уже достаточно много знал о ней из собственных источников, но изобразил большую заинтересованность и готовность помочь. Он выразил беспокойство тем, что операция может вызвать неприятие у французов, однако отметил, что видит в ней четыре больших преимущества: 1) операция будет нападением на врага с тыла; 2) она заставит немцев и французов воевать друг против друга; 3) она отвлечет Италию от участия в военных действиях и 4) сохранит нейтральную позицию Испании.