историю комитета – после чего, однако, от имени своих единомышленников по сути дела «умыл руки»:

<…> Однако, мы все же должны дать один совет спасателям революции в Киеве и вне Киева.

Отбейте внешнего врага, дайте хлеб и уголь, обеспечьте безопасность хотя бы жизни, если не имущества, – и вы спасете то, что вы называете «революцией», т. е. власть той группы интеллигенции и полуинтеллигенции, которая сумела стать во главе солдатских и рабочих масс.

А если этого не сделаете, то своей власти не спасете, – будете ли закрывать «Киевлянин», или не будете.

<…>

Есть люди, которые все еще верят, что «совдепы» выведут Россию на путь.

Они верят и что-то делают. Раз мы бессильны сделать так, как по-нашему надо – мы не имеем права им мешать.

Помочь мы им не можем. Они не желают нашей помощи, опасаясь «контрреволюции». Все эти призывы к единению – лицемерны. Лицемерны потому, что каждого человека, кто не пробрался в «совдепы», и за человека не считают. Но если так, то пусть и правят «совдепы», как знают и как умеют.

Если они к этому делу способны, если они отразят врага, голод, холод и анархию, то честь им и слава.

Если же нет, то пусть убедятся в этом сами{474}.

До 25 октября оставалось чуть меньше двух месяцев.

1.3. Горячая осень (август – октябрь 1917)

Осень революции

Дело действительно шло к холодам. Климатическим, но отнюдь не политическим…

В отношении голода и анархии дела тоже обстояли не блестяще.

Как уже рассказывалось, хлебные карточки в Киеве ввели еще зимой. В апреле было принято обязательное постановление на эту тему, предложенное Продовольственным советом (был в Киеве и такой) и утвержденное Исполнительным комитетом{475}. В апреле были (вновь) введены карточки на сахар{476}. С 1 (14) июня по 1 (14) октября месячная норма сахара составляла 2 фунта (820 граммов){477}. С 1 (14) августа начали продавать по карточкам мясо, крупу и жиры{478}. На Слободке с того же дня по карточкам продавались хлеб, сахар, мука, кукуруза, ячмень, овес, жмых, гороховая шелуха, сено и прочие кормовые продукты, мясо, крупа, жиры, подсолнечное масло, керосин. Нормы устанавливались городским продовольственным комитетом, меняясь в зависимости от поступления соответствующих продуктов в город{479}. В октябре норма хлеба для киевлян была урезана. По карточкам в день продавалось: ½ фунта (205 граммов) на детей, ¾ фунта (307 граммов) на взрослых, 1½ фунта (614 граммов) на лиц, занимающихся тяжелым физическим трудом. Хлеб продавался по твердым ценам (пшеничный – 30 копеек за фунт, ржаной – 23 копейки){480}. Даже по карточкам продукты не всегда возможно было получить. Как обычно случается при нерыночном распределении, возникали очереди. «Среди стоявших в хлебных очередях возле хлебопекарен в доме № 31 по Кирилловской ул. и в доме № 17 по Межигорской ул., – сообщалось в сводке начальника милиции по Киеву за 14 (27) октября, – раздавались слова неудовольства. Так [как] очереди были громадны, а хлеба было немного и для удовлетворения всех стоявших в очереди недостаточно, то на места были вызваны наряды милиции. Эксцессов и нарушения порядка не было»{481}.

Другой эпизод «неудовольствия» в очереди, месяцем ранее, закончился трагически. Утром 12 (25) сентября на Владимирском базаре у еврейской лавки Апельбаум выстроилась большая очередь за мукой. Изнервничавшиеся покупатели стали выражать недовольство владелицей лавки. Раздавшийся упрек в том, что Апельбаум «обижает русских покупателей», стал искрой, зажегшей толпу. Толпа бросилась в лавку и стала избивать хозяйку и ее дочерей. На помощь прибежали милиционеры и вооруженные дружинники. Несколько залпов в воздух не только не успокоили, а, наоборот, раззадорили толпу. Лишь когда к базару подъехал конный отряд милиционеров и полусотня казаков, беспорядки удалось локализовать и прекратить. Но хозяйка лавки Голда Апельбаум к вечеру умерла в больнице…{482}

В порядке борьбы с эксцессами продолжал действовать «сухой закон» – и, разумеется, его неизбежные спутники, черный рынок и злоупотребления. 13 (26) октября заведующий Лукьяновским районом милиции провел обыск в казенной лавке, где и обнаружил 390 бутылок денатурированного спирта в квартире продавщицы, запрятанные в сундуках с бельем. Ровно через два дня в дом по Прорезной, 11 вызвали скорую помощь. Двое мужчин – служащий управления электрического общества и швейцар – «выпили какую-то белую жидкость, приняв ее за спирт, и впали в бессознательное состояние». Швейцара удалось спасти, а служащему врачебная помощь уже не понадобилась{483}…

Как это нередко бывает в военное время, бороться пытались не только с эксцессами, но и со шпионами – реальными ли, мнимыми ли. 29 августа (11 сентября) около трех часов дня две супружеские пары катались на лодке по Днепру. Когда подплыли к новому железнодорожному мосту имени императрицы Марии Федоровны (открытому в январе 1917 года; ныне Петровский мост), один из мужчин достал фотоаппарат и сделал снимок. Это заметили часовые, охранявшие мост.

Когда через некоторое время лодка причалила к берегу неподалеку от моста, к ее пассажирам подошли караульные солдаты, арестовали всех и отправили в караульное помещение.

Гулявшие, на свою беду, оказались иностранцами. Это были бельгийские подданные Роберт Бетт (он и сделал снимок) с женой Еленой и Эмиль Дельфорж с женой Дианой. Оба они жили в Киеве и были членами правления Общества Киевской городской железной дороги (трамвая), большинство акций которого еще с 1905 года принадлежали бельгийским капиталистам. Подозрительными иностранцами занялся штаб военного округа. Всех четверых допросили. Показания их не расходились. Елена Бетт, 32 лет, римско-католического вероисповедания, показала: «Сегодня около 3 часов дня я и мой муж, наш знакомый Дельфорж и его жена поехали кататься <…> Около железнодорожного моста мне понравилась красивая местность, и я попросила мужа снять вид на мост. Он исполнил мою просьбу <…> Снимок я хотела оставить себе на память о нашем катании на лодке».

Фотопластинку со снимком, однако, конфисковали – вместе с фотоаппаратом. Помощник начальника контрразведывательного отделения штаба военного округа прапорщик Крыжановский в присутствии экспертов проявил пластинку, на которой действительно оказался снимок части нового моста. В тот же день на квартирах Бетта и Дельфоржа произвели обыск. Здесь дело приобрело новый оборот: у Бетта нашли чертежи деталей артиллерийских снарядов…

За подданных своей страны поручился начальник бельгийской военной миссии в Ставке генерал-лейтенант барон де Рикель. Российские власти, со своей стороны, не нашли «каких-либо определенных указаний на причастность Бетта и Дельфоржа