о дальнейшем существовании комитета{448}. Такое заседание действительно состоялось 22 августа (4 сентября). Николай Страдомский в своем докладе констатировал, что исполнительный комитет, сыграв свою роль, должен передать свои функции новым органам городской власти. Возражений это не вызвало, и было принято единогласное решение ликвидировать Исполнительный комитет с 1 (14) сентября. Газету «Известия Исполнительного комитета» решили передать губернскому комиссару, для восстановления «Киевских губернских ведомостей»{449} (это впоследствии и было сделано). Страдомский остался городским комиссаром, но, как оказалось, ненадолго.

На заседании самой думы накануне, 21 августа (3 сентября), состоялся неприятный инцидент. Василий Шульгин спустя более чем полвека точно вспомнил, что «главный вопрос встал о дровах, хотя еще в них особой надобности не было»{450}.

Женщины в Киеве еще до революции представляли собой заметную, как сейчас бы сказали, политическую силу.

На том заседании обсуждался вопрос о материальной помощи семьям запасных. Собрание, по уже установившейся традиции, началось с большим опозданием: на этот раз задержка возникла из-за переговоров с женами запасных.

По воспоминаниям Грушевского:

Київ, через свою близькість до фронту – як головна і єдина позафронтова позиція на полудні, – і через всякі давні воєнні установи (арсенал, інтендантські робітні і под.), мав велику залогу і масу всякого воєного люду, котрі за час війни просто домінували над містом і його життям. «Жони запасних», покликаних на війну, напр[иклад], можна сказати. з’їли всі ресурси города, сучасні, минулі й будучі: через те, що київська дума, з мотивів гуманності і патріотизму, уставила розмірно велику підмогу для сих жінок, вони спливали сюди з цілого краю, і тепер, під час революції, починали грати роль, яка нагадувала паризьких торговок Великої революції: уряджували маніфестації і демонстрації, добивались збільшення підмог і попросту тероризували нещасних «батьків города», котрі вичерпали для сих грізних матрон міську касу, всі фонди, приготовані на міські будови, і шукали можливості зробити де-небудь позику для їх дальшого утримання{451}.

Теперь жены, вместе со своими мужьями, окружили здание думы. Через некоторое время женщины проникли в само здание. Уже в первой части заседания «чувствовалось сгущение атмосферы на хорах и в зале среди представителей жен призванных, шумно выражавших свое неодобрение»{452}. Взрыв произошел, когда было оглашено решение управы о тех самых дровах. Жены запасных подали ходатайство об отпуске им с 1 сентября бесплатно городских дров в количестве 1 пуд 20 фунтов (около 25 кг) на семью в день{453}. Управа дала заключение о невозможности удовлетворить ходатайство, по крайней мере до решения общего вопроса о снабжении города топливом. Делегаткам от жен запасных это, мягко говоря, не понравилось…

С этого момента думский зал и хоры представляли собою какой-то невообразимый хаос. Делегатка кричит: «Мы отсюда не уйдем, пока наши требования не будут удовлетворены!» За нею раздаются такие же истерические возгласы сидевших рядом с ней, им вторят хоры. Гул, истерические выкрики слились воедино. На хорах начинается какое-то столпотворение.

Здесь же в зале, где до сих пор все оставались на местах, все пришло в движение. Делегатки ринулись со своих мест вблизи президиума и стали переходить в ряды гласных, по пути сваливая стулья, стучя пюпитрами, сбрасывая и разбивая стаканы, пепельницы. Некоторые с дикими истерическими воплями подступают к гласным правого сектора и становятся к ним в угрожающие позы. Гласные оставляют свои места. Некоторые устремились к выходам.

Но спастись бегством было нереально: во-первых, здание думы было окружено самими запасными, во-вторых, в это же время входные двери широко раскрылись, и в зал ввалилась новая «делегация»…

Думский зал неузнаваем. Опрокинуты кресла. Разбросаны стаканы, бумаги, пепельницы. И над всем этим висит какой-то дикий вопль <…> К некоторым гласным, в том числе к гл[асному] прот[оиерею] Колпикову, подбегают женщины, изрыгающие страшнейшие циничные ругательства с обращениями на «ты». <…>

Делегатка. У нас ничего нет, у нас отняли мужей, которые защищают вас. Они защищают только вас, защищают ваши семиэтажные и 11-этажные дома [возможно, намек на соответственно дом Грушевского и «небоскреб Гинзбурга»; последний на момент постройки был самым высоким небоскребом в Российской империи. – С. М.] У нас же дома только разбитые горшки и гнилые подвалы, в которых мы наживаем только болезни.

Разыгрывается новый скандал, который продолжается в духе прежнего около получаса. Разница только та, что теперь жены запасных уже нападают и бросаются с кулаками и на социалистов, которых они ругают «жидами»{454}.

Жен запасных пытались успокоить Рябцов и Дрелинг… «Старый революционер» Николай Синьковский взял слово и попытался объяснить: «Все, что вы хотите, мы вам дадим, но не теми мерами, которые вы принимаете, хотя бы вы нас отсюда потащили на виселицу». Речь его была встречена аплодисментами думы… а жены запасных набросились на оратора, которого с трудом удалось отстоять. Шульгин утверждал, что побили и самого Рябцова. Запомнил он слова, обращенные лично к нему:

– Вот придем мы к вам, господин Шульгин, в ваши теплые квартиры, когда будет мороз. Посмотрите…

Я привстал и ответил:

– Пожалуйста, приходите. Если у меня будут дрова к тому времени, поделюсь с вами.

Но тут силы ей изменили. Она зарыдала и упала на пол. Остальные женщины подняли вой и закричали: «Вот до чего довели!»

Скандал в конечном счете удалось унять лишь с помощью полиции, которая, по выражению того же Шульгина, «высвободила Городскую Думу»{455}. На следующий день его коллеги, гласные от внепартийного русского блока, подали заявление председателю думы. Работать в подобных условиях, под грубым давлением толпы, заявители считали невозможным и противным самой идее городского самоуправления – и заявляли, что в случае повторения подобных инцидентов в заседаниях думы, вплоть до установления порядка, участвовать не будут{456}. Порядка в дальнейшем было больше.

Корнилов и Киев

В Петрограде в конце августа (по старому стилю) была предпринята последняя перед октябрем попытка «навести порядок» в масштабе страны. Речь, разумеется, о корниловском выступлении.

Генерал от инфантерии Лавр Корнилов резко возвысился после провала наступления Керенского. 8 (21) июля он сменил генерал-лейтенанта Алексея Гутора на посту командующего Юго-Западным фронтом, а 18 (31) июля был назначен Верховным Главнокомандующим Русской армии. Как любой крупный военачальник, он не мог не понимать, что происходит с армией и к чему движется ситуация. Не только Корнилов, но и члены Временного правительства вполне осознавали опасность захвата власти большевиками, которые «потренировались» на этот предмет в начале