июля. 20 августа (2 сентября) Керенский согласился на объявление военного положения в Петрограде и окрестностях и на ввод войск в столицу «для “реального осуществления этого положения”, т. е. для действительной борьбы с большевиками. <…> Казалось, что Керенский окончательно и бесповоротно становится на дорогу, указанную ген[ералом] Корниловым», – вспоминал Борис Савинков{457}. Предполагалось, что и военная, и гражданская власть в Петроградском военном округе будет принадлежать Корнилову, хотя сам Петроград останется в ведении правительства.

Корнилов двинул войска на столицу пять дней спустя. Но на следующий же день, 26 августа (8 сентября), Керенский, который колебался и боялся Корнилова, счел, что тот требует от него отказаться от власти и планирует его убийство. И вечером того же дня премьер-министр «сдал» своего бывшего сообщника. На заседании правительства Керенский объявил Корнилова мятежником и потребовал диктаторских полномочий уже не для него, а для себя. Корнилову была послана телеграмма с требованием сдать должность. Генерал, который не мог себе представить, что премьер-министр развернется на 180 градусов, отказался выполнить приказ… Теперь он с формальной точки зрения действительно стал мятежником. 28 августа (10 сентября) последовал указ, объявивший Корнилова изменником; последний, в свою очередь, заявил, что принимает на себя всю полноту власти…

В Киеве первые сведения о разрыве Корнилова с правительством были получены 27 августа (9 сентября) около 7 часов вечера. В городском театре в это время шло собрание республиканского союза по случаю полугодовщины революции. «Из театра, – сообщал корреспондент “Киевской мысли”, – известие о петроградских событиях перекинулось на Театральную площадь, запруженную народом и дальше вглубь города. Население отнеслось ко всему с полным сознанием. Вечер и ночь прошли спокойно». Разве что в кофейне «Франсуа», напротив театра, некий вольноопределяющийся провозгласил «ура» генералу Корнилову, на что другие офицеры «в довольно резкой форме выразили свой протест»; инцидент ликвидировали с помощью милиции. На Бибиковском бульваре компания служащих «Красного Креста», провожавшая своего сослуживца на фронт и, видимо, выпившая, запела было царский гимн. И этот инцидент быстро прекратили{458}.

К тому моменту все благополучно забыли (хотя многие, вероятно, никогда и не знали), что Корнилов изначально действовал по согласованию с Керенским; роли были обозначены, и мнения, соответственно, разделились. Для левых Корнилов стал контрреволюционером и изменником; для правых – кем-то вроде неудавшегося спасителя родины.

Наш старый знакомый Яков Ядов не заставил себя ждать. В вечернем выпуске «Последних новостей» за 28 августа (10 сентября) появился его традиционный стихотворный фельетон:

Новая авантюра

Бросив громы «марсельез»,

Путь избрав греховный,

В Бонапарты вдруг полез

Господин Верховный.

И без дальних лишних слов

Шлет посла из ставки,

И у Керенского Львов

Требует отставки.

Был недолог разговор

И за блуд греховный

Львов упрятан под запор.

Ну, а как верховный?

Неизвестен нам финал,

Все же скажем хмуро:

Рано начал генерал

Эту авантюру.

Но таков, увы, азарт!

Хоть игрок умелый,

Все же новый Бонапарт —

Очень скороспелый.

Не стерпел, знать, боле он,

Пылко размахнулся…

Но, увы, «Наполеон»

Сразу поскользнулся.

И, создавши злую муть,

Он сойдет со сцены

И начнет свой скорбный путь

С «острова Елены»{459}.

Слышатся, впрочем, здесь и определенные речевые оттенки: «рано начал», «увы, поскользнулся»… Полагал ли автор, что не всё столь однозначно? Что и вправду неизвестно, какой финал был бы лучше? Обратим внимание также на заголовки «Последних новостей» за следующий день, 29 августа (11 сентября). Если утренний выпуск вышел под рубрикой «Заговор против революции»{460}, то вечерний – под рубрикой «Междоусобная война в России»{461}.

Украинцы в те дни, по утверждению Грушевского, чувствовали себя весьма неуверенно:

Контррозвідка бушувала. Роззухвалений «Киевлянин» смалив контрреволюційні артикули Шульгіна та його двійника «Алексея Єжова», і вся київська чорносотенщина мобілізувалась, почуваючи, що приходить свято на її вулицю. Анархія й безрадність офіційних органів осмілювала їх. <…> Київ був наповнений різним неукраїнським військом, яке тільки чекало знаку згори, щоб зробити «хохлам» кінець. А нагорі стояли такі наші приятелі, як Оберучев та бувший спілчанин і ворог українського руху Кириєнко. Ми жили з дня на день, не знаючи, «що день грядущий нам готує», і не раз мене виводили товариші на нічліг куди-небудь поза хату, побоюючись загального трусу і арештування{462}.

Однако провалившейся корниловский путч сыграл украицам на руку. Арестовали не Грушевского, а его политического противника.

Уже достаточно привычной к тому времени реакцией на какую-либо угрозу «сверху» было создание нового комитета. Этот раз не стал исключением: 27 августа (9 сентября) на объединенном заседании Советов рабочих и солдатских депутатов был создан Особый комитет по охране революции, который тут же разослал в целый ряд городов телеграмму: «<…> Организуйте, по примеру Киева и других городов, совместно с представителями всей революционной демократии, комитет охраны революции. Телеграфируйте о поддержке временного правительства. Сообщите нам положение на местах»{463}.

Но рассылками телеграмм деятельность по охране революции не ограничилась. Рано утром 28 августа (10 сентября) в типографию Кушнерева, где печатался «Киевлянин», явились представители милиции и Советов рабочих и солдатских депутатов, для производства обыска. Управляющий типографией потребовал предъявить письменный мандат, за которым депутатам пришлось поехать на автомобиле. Привезя мандат, проведя обыск и не обнаружив ничего предосудительного, они переместились в контору «Киевлянина», где обнаружили давно уже составленный Шульгиным «Протест против насильственной украинизации Южной Руси», отпечатанный на листках для сбора подписей (списки подписавших печатались в газете в течение многих недель). Обыскивавшие предложили редактору «Киевлянина» дать расписку в том, что он не будет распространять этих листков без разрешения Исполнительного комитета совета солдатских и рабочих депутатов. Тот написал на этой бумаге:

В Киеве имеются власти военные – в лице начальника округа, гражданские – в лице комиссара Временного Правительства – их распоряжениям подчинюсь, никаких советов не знаю. В. Шульгин.

Захватив с собой листки с протестом, милиционеры и депутаты удалились{464}.

В 9 часов вечера того же дня в редакцию «Киевлянина» явились представители Комитета по охране революции и заявили, что им поручен просмотр гранок газеты. Редакция отнеслась к этой инициативе с пониманием. На следующий день, 30 августа (12 сентября), на первой странице «Киевлянина» были анонсированы статьи «Киев, 29-го августа 1917 г.» В. Шульгина{465} и «Впечатления» А. Ежова{466} – но вместо текста самих статей были большие