белые колонки: материалы не пропустила цензура. Номер за 31 августа (13 сентября) вышел на двух полосах вместо обычных четырех, причем вторая полоса была заверстана только до половины: не хватило материалов. Полторы полосы были заполнены телеграммами из Петрограда, Парижа, Житомира и других городов, а собственно киевских новостей было ровно две: сообщение о приостановке газеты «Киевлянин», согласно распоряжению Комитета по охране революции в г. Киеве, и короткая заметка:

Киев, 30-го августа 1917 г.

Арест В. В. Шульгина.

Около 3-х часов ночи на 30 августа в квартиру В. В. Шульгина явился отряд милиции во главе с помощником начальника милиции д[октор]ом Анохиным и двумя представителями совета солдатских депутатов. В. В. Шульгину был предъявлен письменный ордер от «Комитета охраны революции в Киеве» об его аресте и производстве у него в квартите обыска.

Была произведена выемка бумаг, и затем В. В. Шульгин в автомобиле был отвезен в комендантское управление, где заключен на главной гауптвахте.

Арест на гауптвахте в 10 ч. вечера заменен домашним арестом{467}.

Обыски той ночью прошли не только у Шульгина. Под общим началом доктора Александра Анохина и начальника уголовного розыска Красовского действовало шесть отрядов. Первым планировали обыскать Анатолия Савенко, но его не оказалось дома. Явились к бывшему начальнику киевской охранки Николаю Кулябко, к гласному городской думы Владимиру Иозефи, к бывшему жандармскому полковнику П. Иванову, к члену монархической организации «Двуглавый Орел» С. Чихачеву (обыск у последнего дал наибольшие результаты – нашли «черносотенную литературу»). Планировали обыскать некоего генерала Х., жившего на Институтской, 8 – но обыск не состоялся, поскольку в отряде не оказалось офицера в генеральском чине{468} (некая субординация всё же была соблюдена!).

Но чрезвычайное собрание думы состоялось только на следующий день. Снова вся Думская площадь была переполнена народом; публику на хоры, в отличие от того, как это было неделю назад, пускали только по особым билетам.

В городе в эти дни царило возбуждение, чем-то напоминавшее первые дни революции. Как и тогда, налицо был информационный голод. «Листки газет, в течение всего вчерашнего дня, вырывались из рук разносчиков и здесь же на улицах прочитывались с захватывающим интересом; вокруг каждого чтеца газеты быстро образовывались толпы народа, которые здесь же на улице горячо обсуждали происшедшие события»: эти газетные строки относятся к 28 августа (10 сентября){469}, но вполне могли бы быть написаны в начале марта. Весь этот день большие массы публики собирались у здания думы, в надежде получить какую-то информацию от «отцов города». Заседание, как обычно, открылось с большим опозданием.

Мы снова на вулкане. Снова уже в третий раз революция переживает судороги. <…> Заговор грозит чрезвычайной опасностью для революции, ибо это не только авантюра легкомысленная, а серьезно обдуманный план. Если победит Корнилов, то удар будет нанесен революции такой, после которого может восстановиться тирания и последует разгром всех завоеваний революции,

– начал свою речь Викентий Дрелинг.

Сегодня мы знаем, чем закончилось выступление Корнилова и что произошло потом. Но тогда большинству представлялось вполне очевидным, как следует поступать. Представители внепартийной группы русских гласных («шульгинисты») выступили с заявлением, в котором протестовали против цензуры «Киевлянина», и объявили, что отказываются посещать заседания думы, пока ситуация не изменится (к слову, сам этот протест был пропущен цензурой и опубликован в том же «Киевлянине»). Остальные высказывались практически единодушно. Городской голова Рябцов призвал: «Да не будет править Россией клика военных генералов, да укрепится власть государства в лице Временного Правительства <…> да сгинут темные силы». Кадет Григорович-Барский высказал «определенное осуждение действий Корнилова», отметив, однако, что комитет спасения революции – «вряд ли это удачная организация»: существует демократически избранная дума, которая и должна пользоваться данной ей властью. Наиболее же характерной, пожалуй, была речь большевика Георгия Пятакова:

Партия, которую я здесь представляю, далеко не является поклонницей того Временного Правительства, к поддержке которого нас призывали. Но в этот грозный час мы должны забыть все старые счеты, дабы объединиться для того, чтобы раздавить эту гадину, эту черную сотню, объединиться со всеми революционными партиями, которые стоят за решительную борьбу против контрреволюции…{470}

Итак, настроение городского самоуправления было вполне определенным. Украинская власть в лице Центральной Рады высказалась в том же духе. На ее закрытом заседании 28 августа (10 сентября) были приняты короткие резолюции:

Ухвалено звернутись до комітету охорони революції з предложенням прийняти заходи для арестовання усіх видатних чорносотенців Киіва.

Ухвалено прохати Ген[еральний] Секретаріят негайно виробити проект боротьби з контрреволюцією в краю.

У[країнська] Ц[ентральна] Рада пропонує Комітету Охорони революцїі в Киіві виробити плян оборони міста Киіва і завчасу мобілізувати всі живі і матеріяльні сили, необхідні для виконання цього пляну{471}.

Итак, разногласия в среде революционной демократии были забыты. Умеренные социалисты, украинцы, большевики выступили единым фронтом, что и почувствовали на себе «выдающиеся черносотенцы Киева», в том числе Шульгин.

Выступление, как известно, было быстро подавлено, продвижение войск остановлено, Корнилов – арестован и заключен в тюрьму (как и его единомышленники Антон Деникин, Иван Эрдели, Александр Лукомский и другие – всего тридцать человек). 1 (14) сентября Временное правительство провозгласило Россию республикой. Новым Верховным Главнокомандующим стал сам Керенский.

Очевидным итогом неудавшегося выступления было резкое «полевение» правительства и повышение роли Советов. В Петрограде 4 (17) сентября был освобожден из тюрьмы Лев Троцкий (вместе с другими участниками июльского выступления большевиков), а 20 сентября (3 октября) он возглавил Петроградский Совет, который, в свою очередь, всё больше становился реальной властью в столице. В Киеве комиссар Временного правительства Николай Страдомский подал в отставку в связи с постановлением Совета рабочих депутатов (Гольденвейзер писал, что Страдомский принужден был уйти; очевидно, он оказался «недостаточно левым»). Новым комиссаром стал Алексей Доротов{472}. Но сменилось и руководство обоих Советов. Незлобин и Таск были отстранены, и их места заняли, соответственно, интернационалист Смирнов и украинский эсер Никифор Григорьев. Еще через некоторое время председателем Совета рабочих депутатов стал большевик Георгий Пятаков{473}.

Недолгим, как и само выступление Корнилова, оказалось существование Комитета по охране революции. Последнее его заседание состоялось 2 (15) сентября; комитет принял решение освободить из-под домашнего ареста Шульгина, снять запрещение с газеты «Киевлянин», после чего считать свою деятельность оконченной. «Киевлянин», таким образом, не выходил всего два дня. В передовой статье 3 (16) сентября Шульгин начал со свойственной ему иронии – на этот раз по адресу только что отошедшего в