Такое ощущение, что сигналы из мозга просто не доходят до конечностей. Меня как будто заперли в этом теле, и я никогда не смогу из него выйти. Тюрьма. Худшая из возможных.

Краем глаза я заметил, что кто-то сидит возле моей кровати. Шевелить глазами я тоже не мог. Только закрывать веки. Разглядеть толком сидящего было невозможно. Тем не менее я понял, что это Андрей. И сразу же догадался, что сплю. Уснул, пока обдумывал следующую главу.

— Я тебя ненавижу, — спокойным, но очень усталым голосом сказал Андрей.

И я его отлично понимал. Если бы я мог сказать любые три слова автору своей жизни — они бы совпали со словами Андрея. Заставлять человека, даже выдуманного, переживать все это — бесчеловечно.

Очень чесался нос, и безостановочно текли слезы. Я по-прежнему не мог пошевелиться. Нужно как-то заканчивать этот дурной сон. Нужно выбираться отсюда.

Я собрал волю в кулак и предпринял попытку проснуться, но не смог. Сонный паралич не то чтобы был мне незнаком или сильно пугал, но обычно он проходил довольно быстро либо мне удавалось себя разбудить.

Меня посетила очень дурная мысль — а что, если это не сон? Могло меня парализовать во сне? Допустим, инсульт. Нет, от инсульта вроде только половина тела страдает. Или нет? Что происходит?

Во мне нарастала паника, но очень странная. Сердце не забилось быстрее, дыхание не участилось, организм вообще не реагировал. При этом мне стало так страшно, что спутались все мысли. Я лихорадочно соображал, что же можно предпринять. Допустим, утром придет сестра — она догадается, что я все понимаю? Или решит, что я — овощ? А сможет ли Розенбаум помочь мне? Он умный мужик, может, предложит поморгать, чтобы установить контакт. Но что именно со мной и неужели это навсегда?

Не знаю, как долго это продолжалось, но в какой-то момент я устал бояться. Передумал все панические мысли и успокоился. Мне вспомнилось, как несколько дней назад, хотя, судя по ощущениям, лет сто, я представлял, как меня привяжут к кровати. В некотором смысле сбылось. Только я без посторонней помощи справился.

А еще вспомнил, как говорил Розенбауму, что я останусь писателем, даже если у меня отнимут все. Что буду писать в голове. Можно подумать, что мои слова услышали некие высшие силы и решили проверить, отвечаю ли я за базар. Или дать возможность пережить это, приняв мой выпендреж за желание.

Но справедливости ради — я все равно больше ничего не могу, кроме как писать. По крайней мере пока не придет Розенбаум и не вытащит меня отсюда. Я очень устал. Я хочу, чтобы все это закончилось. Да и что тут писать? Как эту ситуацию перевернуть с ног на голову, вернув Архану контроль?

Никак. Это, судя по всему, и есть та самая точка, которую я искал. Место, где все пошло прахом. Именно тут возникла идея самоубийства, плавно пожирающая все остальное и замещающая собой реальность. Двенадцатилетний пацан фактически умер уже тогда. Дальше он просто хотел, чтобы все это прекратилось.

Я бы засмеялся, если бы мог. Чтобы как-то выразить свои эмоции, пришлось быстро моргать. Ну нашел я эту точку, и что? С чего я взял, что это решит все проблемы? Что боль уйдет, что наступит какая-то другая жизнь. На деле оказалось наоборот, стало хуже. То, что я не хотел вспоминать и сознательно обходил стороной, раздавило меня. Я чувствовал себя обманутым. Я считал себя куда более крепким. А по факту — одно травматичное воспоминание и я готов?

Снова зачесался нос, и меня посетила логичная мысль: если я могу чувствовать зуд, значит, меня не парализовало. Не бывает же, чтобы в одну сторону сигнал проходил, а в другую нет?

— Может, ты просто тупой? — спросил Андрей все так же устало.

Я снова вынужден был согласиться. Есть некоторые убедительные основания так полагать. Но и в свое оправдание могу сказать, что был взволнован. Сам факт присутствия Андрея в палате говорит о том, что я все-таки сплю. Либо галлюцинирую. Во втором случае мне уже ничто не поможет, кроме галоперидола, наверное. Так что можно расслабиться и отодвинуть эту версию в сторону. А что, если я сплю?

Мне не доводилось раньше застревать во снах, но мало ли какая ерунда бывает? Вот, например, самолеты — очевидно колдунство, а люди думают, что они из-за науки летают. Судя по таким размышлениям, меня накрыло второй волной паники. Оказалось, что отследить приближение тревоги только по мыслям — очень сложно. Без реакции тела происходящее в голове абсолютно нейтрально. Единственное, за что можно зацепиться, — явная нехарактерность. В остальном мысли не несут какого-то ярко выраженного эмоционального окраса. То есть среди всего потока ерунды, который продуцирует мой мозг, есть и явно подозрительные, но они просто есть.

Это похоже на реку, полностью состоящую из мыслей. Они сами по себе не имеют никакого эмоционального заряда — просто текут. Я с легкостью выловил из общего потока одну особо жирную — суицидальную. Она вяло трепыхалась, предлагая перестать дышать. Настолько тупая мысль, что даже не понимает, что дыхание я сейчас не контролирую. Но вот что забавно: стоило присмотреться к мысли внимательнее, покрутить ее в руках, ощутить ее скользкую чешую, как я начал в нее превращаться. Становиться таким же склизким, вялым и тупым. Пришлось отпустить эту дуру обратно в поток.

При более тщательном рассмотрении суицидальных мыслей оказалось довольно много. Они прятались под другими, даже маскировались под них, но если знать, что искать…

Я попытался понять, откуда они берутся, и не смог. Если у них и был один источник, то он находился где-то очень далеко, за пределами моего взгляда. И, что странно, по ощущениям суицидальные мысли возникли явно до того, как я получил от бати по жопе. Ну, по ноге, точнее. Ну что, надо попробовать добить эту несчастную главу. Даже если физически она не будет написана никогда и я застряну в собственных мозгах навечно.

Я перенесся к Андрею, пытающемуся справиться с линией Архана, но не стал переносить на него мои обстоятельства. Ну в самом деле, сколько можно его мучить? Будем считать, что он просто попереживал, вспомнив болезненный эпизод, но, стиснув зубы,