души Андрей знал, что все равно не сможет успокоиться. Он просто зашел в тупик и не понимал, как работает эпизод, который он хочет написать. Он хорошо его помнил, но не мог даже представить, как переработать произошедшее. Значит, придется разбираться на ходу. Погружаться в воспоминания и надеяться, что удастся вырулить.

Ему было примерно четырнадцать лет, когда это случилось. Андрей не помнил, с чего все началось. Получил ли он двойку, или прогулял школу, или не заполнил дневник — возможных грехов было слишком много. Скорее всего, последнее. Заполнение дневника стало какой-то принципиальной точкой и центром конфликта.

Отец в некотором смысле сдал позиции по контролю учебы, уже не требуя от Андрея хоть каких-то результатов, но вот проклятый дневник простить не мог. Гнусным чудом каждый раз, как он проверял эту несчастную книжицу, та оказывалась пустой. Андрей сам удивлялся, почему постоянно забывал заполнять расписание. Но было уже поздно. У отца падало забрало, и начиналась вечная канитель.

Обычно это случалось вечером и могло продолжаться до утра. Отец то читал долгие нотации, то переходил к решительным действиям вроде приказа выучить весь учебник биологии. Андрей не помнил ни слова из того, что говорил отец. Он уходил в себя. Кивал с виноватым видом, поддакивал, на все соглашался.

В этот раз что-то пошло не так. Отец распалялся все больше, особенно рьяно пытаясь пробить защиту. Но, конечно, не мог. Даже несмотря на то, что стучал пальцем по лбу сына так сильно, что палец хрустел, а голова Андрея дергалась. На стук никто так и не открыл.

— А ну пошли, — приказал отец и вышел из комнаты.

Андрей послушно поплелся следом. В гостиной мать смотрела телевизор. Она даже не повернула голову в их сторону. Андрей знал, что она не поможет, но всегда надеялся. Однажды, когда отец заставил его отжиматься до утра, Андрей с таким отчаянием смотрел на мать, что в результате отец прервал экзекуцию и добавил ему еще одно наказание за то, что сын пытался найти поддержку у матери. Что это было за рекурсивное наказание, Андрей уже не помнил, но вряд ли можно заставить человека отжиматься еще сильнее.

Отец прошел через гостиную и вошел в спальню. Там начался новый раунд нотаций. В этот раз что-то про ответственность.

— Ты хотя бы понимаешь, что такое ответственность? Если нет, так и скажи — «я тупой, не понимаю»! А то, может, я с тебя спрашиваю как с умного, а ты тупой?

— Нет, — ответил Андрей наугад, потому что пропустил почти всю фразу мимо ушей.

— Что нет? Что, блядь, нет? Ты тупой?!

— Да, — снова почти наугад.

Главное тут — вовсе не осмысленный ответ. Если отец хочет считать его тупым, надо согласиться. Быстрее все закончится. Главное не смысл, главное — уловить настроение. Но в этот раз Андрей был невнимателен. Ошибся. И сильно. Отец просто взбесился.

— Ну если ты тупой, может, тебя пиздить надо?! Хоть так до тебя дойдет?!

— Нет, я…

Но было поздно. Отец совсем потерял человеческое обличье. Он схватил какой-то подвернувшийся под руку бытовой прибор, кажется, это был увлажнитель воздуха, и выдрал оттуда шнур.

— Поворачивайся!

Раньше отец никогда его не бил. Мог заставить отжиматься до утра, зубрить что-то, просто морально уничтожать несколько часов подряд, но не бил. Андрей не посмел ослушаться. Нужно делать, как он говорит, или будет хуже. Отец может убить.

Андрей хотел бы встретить этот удар как мужчина. Молча, без единого звука или движения, но тело предало его. В последний момент он дернулся, желая отстраниться, и шнур вскользь прошелся по ногам. Он позорно пискнул и отпрыгнул. Получилось позорно и унизительно. Андрей расплакался, и стало еще хуже. Проклятые слезы.

— Пошел отсюда! — рявкнул отец.

Андрей выскочил из спальни, буквально пробежал через гостиную, не глядя на мать, и оказался в своей комнате. Лег на кровать и уткнулся лицом в подушку. В нем боролись несколько чувств, буквально разрывая на части. Стыд от того, как малодушно он встретил удар и расплакался. Боль и отчаяние, всепоглощающая тоска и ненависть. Ненависть к отцу. Лучше бы его не было. Лучше бы он погиб на войне. Лучше бы Андрей его никогда не видел. Если бы отец умер — мир вздохнул бы свободнее. Никто не заслужил встречи с таким чудовищем.

В этот момент дверь комнаты открылась. Андрей оторвался от подушки, предполагая, что пришел отец, чтобы продолжить наказание, но это была мать. Она схватила его за локоть и потащила за собой. Андрей едва успел вскочить, иначе она бы поволокла его по полу. Он никогда не видел мать такой. Она как будто сошла с ума.

— Что ты сделал, а?! До чего ты довел отца?! Он там сидит и плачет теперь!!

Андрей почувствовал ужасную пустоту внутри. Что-то сломалось. Мир оказался еще хуже, чем он предполагал. Теперь он один. Мать дотащила его до спальни, яростно распахнула дверь и чуть ли не закинула туда сына.

— Извиняйся!

Дверь за ним закрылась. В комнате было темно. Отец сидел на кровати спиной к Андрею. Он согнулся, держась за лицо рукой. Андрей отчетливо понял, что сходит с ума.

В соседней комнате разъяренная мать, которая требует, чтобы он извинился перед отцом. Вернуться к ней нельзя. Выйти из спальни — тоже. А прямо перед ним — отец, которому он желает смерти. Находиться с ним в одной комнате невыносимо. Он должен извиниться, чтобы мать его простила? Перед человеком, который не заслуживает даже презрения. Кем станет Андрей, если извинится? Что останется от него самого? От остатков его гордости, без того раненной бесконечными унижениями.

А если он не извинится, что тогда? Что сделает мать? Но ведь она единственная его надежда. Была. Что бы он ни выбрал — это конец. Но гнев матери оказался страшнее.

— Извини, пап, — выдавил Андрей почти шепотом.

Меня выдернуло в реальность. Я понял, что не могу пошевелиться. Из глаз текут слезы, а нижняя челюсть дрожит. Я попытался сменить позу, но не смог. Тело не подчинялось.