транспортный узел). Контакт Владивостока с Азией носит скорее символический характер: большинство местных музыкантов стремится перебраться в европейскую часть России, что связано с недоразвитой логистикой туров по Азии и все еще различающимся менталитетом жителей Приморья и Юго-Восточной Азии. К тому же Владивосток — город портовый: многие его жители здесь надолго не задерживаются и переезжают поближе к Москве, увозя с собой и новые инициативы.

Мобильность населения и неукорененность жизни во Владивостоке всегда были главными проблемами для развития самодостаточной музыкальной среды. Отсюда возникает еще один вопрос — что такое владивостокская музыка и есть ли она?

Владивостокский андерграунд: проблема идентичности

Вопросом о генезисе, типичных чертах местной сцены (в частности андерграунда) и ее потенциале задавались несколько поколений музыкантов и культуртреггеров из Владивостока. В документальном фильме Андрея Масловского и Павла Ушанова «Владивосток 2000: двадцать лет до даты»[209], смонтированном из видеоархивов 1980-х, он задан в ироничной форме: «Можно ли заработать деньги на владивостокском роке?». Рефлексия о состоятельности города-порта как эпицентра дальневосточной музыки проходит сквозной нитью в материале «Афиши» об участниках фестиваля V-Rox 2013[210] — международного шоукейс-фестиваля, проводимого во Владивостоке. В 2018 году владивостокский диджей Анастасия Холод проводила лекцию «Есть ли во Владивостоке андерграунд?»[211], основанную на собственном журналистском исследовании и сделала такой вывод: «Музыкальная сцена сводится к разношерстным сообществам по интересам, часть которых стремится вырваться хотя бы на российскую коммерческую арену, остальные же рассматривают музыку как хобби».

Ситуация осложняется еще и тем, что в разные десятилетия представления о том, каков владивостокский андерграунд, либо не были сформированы в принципе, либо диаметрально отличались. Дети 1960-х могут сказать, что владивостокская сцена возникла в 1986 году с появлением в городе рок-клуба. Им можно возразить, что участники клуба, как и владивостокские группы того периода в целом[212], не стремились к созданию оригинальной звуковой стилистики. Начав с подражаний британским «новым романтикам», участники рок-движения быстро расслоились: в зависимости от предпочтений музыканты заиграли брит-поп, американский альтернативный-рок, хардкор и т. п. Это привело к так и не разрешенному кризису идентичности: самобытный локальный саунд не выработался.

Представители поколения X[213], разумеется, сходятся на том, что мощный импульс владивостокскому андерграунду придал взрыв «мумиймании». Популярность «Мумий Тролля», заявившего о себе на всю страну в 1997-м с альбомом «Морская», действительно сфокусировала небывалое внимание на Владивостоке: лидер группы Илья Лагутенко намеренно культивировал миф о городе как о внезапно проявившейся на карте будущей столице музыки России. По словам Ильи Канухина, вокалиста владивостокской группы Mari!Mari![214], «выход альбома „Морская“ реально дал толчок к появлению огромного количества групп и в целом интерес публики к местной сцене»[215]. Однако, как верно заметил Сергей Шнуров, «[во Владивостоке] пытались сделать искусственную волну — появился „Мумий Тролль“, и [значит,] из Владивостока [должна] появиться куча совершенно замечательных исполнителей. Но этого не произошло. „Мумий Тролль“ был один. На нем все началось и на нем все закончилось»[216]. Но даже это миф: на момент выхода «Морской» Лагутенко жил в Лондоне, а с Владивостоком был связан скорее символически.

Тем не менее неугасающая популярность группы эхом доносилась и в 2000-е, когда молодые музыканты, вдохновленные успехом Ильи Лагутенко, заиграли вариации брит-попа и инди-рока. Некоторые из них смогли добиться популярности за пределами родного края[217], но редкие и незначительные успехи не повлияли на трансформацию музыки Владивостока.

Удаленность Владивостока наряду с разнородностью его музыкальной среды породила ресентимент в отношении столиц и ближе расположенных к ней городов. Из-за этого вся местная сцена стала восприниматься некоторыми ее представителями как андерграунд, а музыканты из Центральной России — как мейнстрим.

Пожалуй, самым сплоченным во Владивостоке оставалось хардкор-сообщество: от клинхедов[218] из группы Anti-Security до содружества United Hardcore Front. Артемий Гилев из хардкор-группы Streetmeat25 в интервью Анастасии Холод отмечал: «Если андерграунд — это то, что стоит за пределами лютого мейнстрима и попсы, то во Владивостоке вся более-менее стоящая музыка — это андерграунд. У нас самая большая хардкор-тусовка на Дальнем Востоке, в других городах дела обстоят так себе либо вообще никак».

Впрочем, нельзя сказать, что идеи хардкорщиков разделяли все музыканты Владивостока. В том числе поэтому на какое-то время выражение «владивостокский андерграунд» превратилось в своеобразный симулякр, описывающий скорее фантом, чем реальную инфраструктуру. Как писала Анастасия Холод, «на сегодняшний день клеймо „владивостокский андерграунд“ стало общим синонимом всей локальной музыкальной сцены. Выражение активно продвигается в массы и уже успело превратиться в городской мем».

Таким образом, долгое время разница между андерграундом и мейнстримом во Владивостоке была фиктивной: музыканты старались «нащупать» местное культурное подполье, игнорируя тот факт, что в городе не было своего мейнстрима. К тому же представление о Владивостоке как об «андерграунде» страны никак не манифестировалось, кроме редких заявлений хардкор-сообщества. Напротив, развивалась ровно противоположная тенденция, начавшаяся с «Мумий Тролля».

Владивосток-2017: институализация сцены

Пожалуй, поворотным для владивостокской музыки стало начало 2010-х. Именно в это время были предприняты первые попытки сформировать полноценную систему владивостокской музыки: для тех, кто верил, что владивостокский андерграунд родился во времена рок-клуба, запущенный процесс свидетельствовал о новом ренессансе. Для следующего поколения музыкантов и слушателей начало 2010-х стало точкой отсчета формирования сцены — или хотя бы точкой отсчета надежд на ее скорое появление. Эта точка была поставлена с появлением в 2013-м владивостокского шоукейс-фестиваля и международной конференции V-Rox под кураторством Ильи Лагутенко. V-Rox стал первой и до сих пор остается самой масштабной попыткой поддержать не просто талантливых музыкантов, но самобытных представителей локальной культуры. Однако критики фестиваля возразят, что в программах V-Rox, проводившегося вплоть до пандемийного 2020 года, не были представлены участники самых низовых комьюнити (хардкор-панк и другие DIY-группы), а значит, фестиваль нельзя назвать репрезентативной витриной дальневосточной музыки.

С другой стороны, именно это отсутствие в лайнапе ряда важных для культуры города и края музыкантов может быть основанием для фиксирования более или менее конкретного разделения локальной сцены на мейнстрим и андерграунд. Фестиваль V-Rox стал главным кандидатом на роль архитектора мейнстрима во Владивостоке. Оргкомитет фестиваля, существуя в качестве единственной коммуницировавшей с городскими властями и обращающей внимание на современный музыкальный процесс институции, выполнял роль культурного арбитра, занимаясь отбором и, соответственно, отсеиванием музыкантов.

Пик запроса на самоопределение во Владивостоке пришелся на 2017 год: сложилось ощущение, что культивировавшийся на протяжении этого времени миф о городе как о мосте в Юго-Восточную Азию стал воплощаться в жизнь. Японское генконсульство во Владивостоке начало выдачу виз по упрощенной схеме; «Мумий Тролль» проехал по России с гастролями в честь 20-летия «Морской» и напомнил об идее Владивостока как столицы новой музыки (в этом же году банк России официально выпустил в оборот новые денежные купюры номиналом в 2000 рублей с изображением владивостокского