Съемки были быстрыми — всего лишь 35 дней за 7 недель летом 2010 года, Аллен наслаждался облачными днями и мокрыми тротуарами. «Я просто хотел окунуть людей в настроение Парижа», — сказал он. Аллен обсуждал со своим оператором Дариусом Хонджи съемки Парижа 1920-х годов в черно-белом варианте, но в конце концов они решили снимать в цвете. «Всегда есть чувство, что, если бы вам удалось жить в другое время, все было бы более приятным. Кому-то вспомнится на мгновение Жижи, и вы думаете, о, это Париж в Прекрасную эпоху, у них были лошади и кареты, газовые лампы, и все было таким красивым. Потом вы начинаете понимать, что, если бы вам надо было пойти к дантисту, у них не было новокаина, и это лишь верхушка айсберга. Женщины умирали при родах, там была целая куча ужасных проблем. Если вы были аристократом, живущим в Париже в то время, это, конечно, другое дело. Если вы были не в высшем обществе или вы были евреем, это не было похоже на жизнь мечты. Но вы об этом просто не думаете».

Настоящим удивлением стало не то, что Вуди Аллен создал хит в 2011 году об удовольствиях и горестях ностальгии, но то, что он не сделал этого раньше. Из всех сценариев, которые он написал по поручению других стран, «Полночь в Париже» кажется тем фильмом, который мог получиться практически в любой точке его карьеры. Идея фильма касается высококонцептуальных комедий, которые он делал в 80-е. В них он представлял себя хорошо знакомым с Фицджеральдом в роли Зелига. Если заглянуть еще дальше, в его стендапы, он шутил на тему его тусовок с Хемингуэем. «Хемингуэй только что закончил работать над двумя рассказами про боксеров, которые зарабатывают на этом деньги, и хоть мы с Гертрудой Стайн и думали, что они ничего, мы считали, что над ними еще работать и работать», — писал он в своем рассказе «Помню, в 20-х», опубликованном в сборнике 1971 года «Сводя счеты». «Мы много хохотали и веселились, а потом мы надели боксерские перчатки, и он сломал мне нос».

Сюжет развивается прекрасно, без лишних объяснений, как было в «Зелиге» и «Пурпурной розе Каира». На лице Оуэна Уилсона и так достаточно объяснений, когда он с удивлением смотрит на танцующую Жозефину Бейкер или загорается идеей дать Хемингуэю почитать свой роман. Уилсону удается то, что не удается многим актерам, оценить должным образом сбивчивый ритм сценария Аллена. Но он собственными силами создает для Гила смесь недоумения и очарования. «Уилсон наивен, но не глуп, и его реплики, которые могли бы звучать лениво и неосознанно, становятся философскими и необходимыми, — написал Дэвид Эдельштейн в New York Magazine. — Его запинки никогда не выглядят дурачеством».

Скотт Фицджеральд (Том Хиддлстон) и Зельда (Элисон Пилл) сталкиваются с немного случайной алленовской драматургией, они сходят со сцены почти сразу же после того, как туда попадают. Но, возможно, он просто не смог утерпеть, чтобы поскорее показать Хемингуэя Кори Столла, который листает страницу за страницей абсолютно точную пародию («Все малодушие происходит из нелюбви или из-за слишком сильной любви, что одно и то же…»), тихим голосом человека, который крутит свой собственный волос на груди. Марион Котийяр выглядит немного нелепо на особо охраняемой территории фильма. Она фактически переживает свою роль сирены, завлекая Гила еще дальше в сон внутри сна. Ей не на руку играют немного вязкие ритмы монтажа Аллена: ее сцены с Уилсоном такие медленные, что иногда кажется, что их склеили вместе из разных кадров. В свои 65 Аллен снимает роман, как будто бы пытаясь не спугнуть никого рядом.

Но это неважно. Это был первый фильм Вуди Аллена, который принес больше 100 миллионов долларов в международном прокате, и он держался в десятке самых кассовых фильмов семь недель после премьеры, вызывая бесконечные удивленные заметки от блогеров, которые спрашивали: «Как, черт возьми, такое могло случиться?» Возможно, еще более историческим, чем кассовые сборы (принимая во внимание инфляцию, фильм занял почетное седьмое место в карьерном листе режиссера, он опередил «Бананы», но проиграл «Любви и смерти»), стало то, что Аллен получил невероятное удовольствие от успеха этого фильма, ведь он получил больше всего номинаций на Оскар со времен «Пуль над Бродвеем». Он был номинирован на четыре и получил одну награду за лучший сценарий. Благодаря этим трем победам в 16 номинациях он стал и самым старым победителем премии, и первым человеком, который получил три награды. В прошлом такого успеха хватило бы Аллену, чтобы отказаться от фильма в порыве ненависти и начать жаловаться на то, что хэппи-энды навязываются ему его психикой в самые сложные моменты его жизни, пока бы он готовил свой следующий фильм: озлобленная сатира на мелочный общественный вкус. Но, напротив, мы имели скромный, царственный монолог о приятии человеческих желаний. «Ничто не радует меня больше, чем знание того, что люди получили от этого удовольствие, — сказал он Hollywood Reporter. — Это всегда приятный бонус».

Перебрав два названия («Джазовый Декамерон» и «Обманутый Нерон»), Аллен, наконец, нашел то, что устроило компанию Sony Pictures. Именно такого расслабленно-равнодушного подхода он и придерживается на восьмом десятке. «Я размышлял о том, что именно в Риме меня так поражает, — объясняет Аллен, снова прибегнувший к средствам иностранных инвесторов, — это его энергия и хаотичность, километры пробок, ряды машин и толпы людей, дороги без тротуаров и то, сколько народа на улицах, как все сидят на ступеньках или в кафе, постоянное движение, вкус к жизни с хорошей едой, модой и кинематографом — и всё это я просто не мог показать в одной истории. Я хотел написать о туристах, о местных, о тех, кто приехал из маленьких городов, и показать все их чувства, романтику и хаос. Я понял, что мне нужно написать несколько историй».

Добродушный регулировщик движения с площади Венеции знакомит зрителя с персонажами. В самой слабой истории фильма молодожены Антонио (Алессандро Тибери) и Милли (Алессандра Мастронарди) теряют друг друга в Риме и сталкиваются с соблазном, она — в лице лысеющего Казановы-кинозвезды, он — в лице проститутки по имени Анна (Пенелопа Крус). Крус скидывает и снова надевает свое роскошное красное платье, чем напоминает Софи Лорен, и в этой истории несколько шуток Аллена про проституток приживаются неплохо. Другая история немного лучше. В ней сам Аллен играет вышедшего на пенсию оперного импресарио, отдыхающего в Риме со своей женой-психиатром, который обнаруживает, что будущий свёкр его дочери, владелец бюро похоронных услуг, великолепно поет Пуччини, но только в душе. Здесь Аллен напоминает Дэнни Роуза — его герой, воодушевившись, пытается помочь новому знакомому начать карьеру.

В третьей истории картины нервный и занудный студент архитектурного факультета Джек (Джесси Айзенберг) влюбляется в нарциссичную актрису (Эллен Пейдж), а Алек Болдуин, который играет архитектора постарше, видит себя в этом юноше и дает ему умные советы со стороны. «О, Боже, что за чушь собачья, — вздыхает он, — я разрешу тебе насладиться твоим моментом, но помни, я знаю, чем это все закончится». Роль довольно напыщенная, в чем-то сравнима с эпизодическими появлениями Богарта в «Сыграй это еще раз, Сэм», с той разницей, что персонажа Болдуина в основном игнорируют, а его циничные восклицания граничат с простым занудством. В четвертой и самой удавшейся истории фильма Роберто Бениньи играет безликого клерка по имени Леопольдо Писанелло, который однажды утром просыпается знаменитым по какой-то необъяснимой причине. Его преследуют фотографы и съемочные группы, которые снимают и официальным тоном сообщают обо всём: начиная с его манеры бриться («Мы снимаем весь процесс бритья, от первого до последнего мазка») до его предпочтений на завтрак (тост с маслом) миллионам зрителей. Материал, который Аллен использовал в «Воспоминаниях о звездной пыли» и «Знаменитости» как едкий фарс, теперь его вдохновил на прекрасную пародию на современных знаменитостей, показанную там, где ни много ни мало появились папарацци, и помог заполнить такие затянутые «Римские приключения» бесцеремонным и буйным весельем.