— Ты чего? Тебе не понравилось?

— Нет… — Марина запнулась. — В смысле, все нормально, только…

— Только что? — Глеб поплотнее закутался в одеяло, внезапно почувствовав, что замерз.

— Есть очень хочется, — жалобно пропищала Марина, а Глеб уставился на нее в неверии и не сразу понял, что она говорит. А когда понял, рассмеялся. Есть? Господи, он не слышал этого от Ксюши уже двадцать лет!

— А еда у тебя есть? — фыркнул он.

— Обижаешь. У меня же ребенок дома! — Не успела Марина договорить и испугаться, что от ребенка до сих пор нет новостей, как в замке повернулся ключ, и уставший голос Киры возвестил:

— Мама, я дома!

Марина, слишком резко вскочив, запуталась в одеяле и упала на пол, вызвав нервный смешок Глеба — все, как у людей, честно слово. Это тебе не бесплотная фея.

— Что смешного? — огрызнулась Марина и тут же закрыла рот рукой, потому что голос Киры раздался совсем близко:

— Мама, ты здесь?

Широко распахнутыми от ужаса глазами Марина с отчаянием посмотрела на Глеба, а потом, с трудом сдерживая нервный смех, вызванный идиотизмом всего происходящего, махнула ему в сторону шкафа. Глеб резво подхватил свои вещи и, вздохнув, открыл дверцу массивного одежного монстра, загромождающего спальню и так и стоящего наполовину пустым. Юркнул в середину и проворно закрыл за собой дверь как раз вовремя: дверь в спальню распахнулась, и на пороге появилась Кира. С удивлением уставилась на мать, сидящую на полу, закутанную в одеяло.

— Мама?

— Доченька, — неловко кутаясь, Марина поднялась с пола и уставилась на Киру. В глазах застыл вопрос, но сформулировать она его не успела. Дочь кивнула и с вызовом заявила:

— Да, я проиграла и не хочу об этом говорить.

И, резко развернувшись, она вышла из спальни, зачем-то хлопнув дверью. Марина вздрогнула и постояла еще некоторое время, прислушиваясь к удаляющимся шагам Киры. Услышала, как хлопнула входная дверь. Куда она пошла?

Дверь шкафа приоткрылась, и Глеб, уже успевший бесшумно одеться, выглянул наружу:

— Опасность миновала?

— О Господи, — выдохнула Марина и рухнула на кровать. Что она натворила? Во что превратилась? Сидит в спальне со случайным любовником, который ей даже особо не симпатичен, вместо того чтобы быть рядом с единственной дочерью и поддерживать ее. Она ведь знала, что для Киры значит этот проигрыш.

— Вот только давай ты не будешь говорить, что это было ошибкой, — за бравой фразой Глеба вдруг послышалась искренняя горечь, и Марина с удивлением подняла на него взгляд:

— Я и не собиралась. — Она попыталась выглядеть циничной и равнодушной. Ну не рассказывать же ему, что у нее кроме мужа никого и не было? Пусть думает, что она прожженная щучка. Так легче.

— Мы же взрослые люди, — многозначительно добавила она и не сдержалась: — Судя по твоей сноровке, умению прятаться и молниеносно одеваться, ты такое проделывал уже не раз.

Глеб проигнорировал ее выпад. Он не собирался с ней обсуждать свою личную жизнь, да и почему-то хотелось сохранить то, что произошло, для себя. Потом обдумать в тишине, вспомнить подробности, задуматься.

Марина очень отличалась от Ксении. Были в ней искренность, страсть и чистота, которых не хватало жене. В техническом плане они были, конечно, как истребитель и кукурузник, но вот почему-то в полет на истребителе тянуло все реже и реже. Расслабиться на крутых виражах не получалось. А в кукурузнике было как в детстве. Когда земля большая, потрясающе красивая, а ты суперпилот, которому все по плечу.

— Я позвоню, — бросил он, выходя из комнаты, и, не удержавшись, взглянул на Марину. Та была похожа на греческую богиню. Удивительно, как меняет женщину одежда или ее отсутствие.

— А поесть? — удивилась Марина.

— Давай в другой раз.

И еще одна закрывшаяся дверь. Марина прилегла на кровать, откинулась на подушки и сама не заметила, как на лице появилась улыбка, хотя предмет размышлений был невеселым — Кира и ее проигрыш. Кто в нем все-таки виноват? Ведь Марина сделала все возможное: оплатила Кире заморский лагерь, перевела в лучшую академию. Безусловно, все это было намного лучше, чем просто тренировки в школьном спортивном зале с человеком, у которого и тренерского образования не было. Так почему же Кира проиграла, и куда она пошла? Надо бы позвонить ей и поговорить. Додумать Марина не успела, соскользнув в пучину сна и впервые за долгое время засыпая глубоким ровным сном.

⁂

Глеб взял первый сет. Даже подумал, что Борис ему поддался, но, заметив злость и разочарование в глазах тренера, понял — нет, не поддался. Что-то произошло, надломилось.

— Может, не будем играть, просто понабиваем? — дружелюбно предложил Глеб, отдышавшись и выпив воды.

— Нет, доиграем, — уперся Борис, чувствуя ничем не объяснимый детский задор и ослиное, никому не нужное, упрямство.

Зачем ему выигрывать у человека, платящему ему деньги за тренировки? Чтобы дать тому возможность почувствовать себя ничтожеством? Но после этого Глеб наверняка пойдет искать себе другого тренера, их пруд пруди. А он, Борис, окажется совсем без работы и, что еще страшнее, без цели в жизни.

— Хорошо, — неожиданно миролюбиво согласился Глеб и без предупреждения подал мяч. Борис успел отреагировать в последний момент и, взяв мяч, дал его сопернику под сетку. Тот оказался не готов и не добежал с задней линии.

— Ноль-пятнадцать, — мрачно объявил Борис, становясь на подачу и запуская следующий мяч.

Это смешно. Он, почти обладатель Большого Шлема, соревнуется с каким-то мужиком, игравшим в теннис когда-то в молодости. Причем не на самом профессиональном уровне, иначе он бы обязательно его знал. Ему ничего не стоит его разбить и поставить на место. Так как он мог проиграть ему первый сет? Борис почувствовал знакомый азарт и желание победить любой ценой.

К сожалению, эта страсть всегда быть первым, игнорировать сигналы собственного организма, упорное нежелание подарить сопернику даже один гейм — все это его погубило и пустило жизнь под откос. Из спорта он уходил адреналиновым маньяком.

И после ломка растянулась на долгие месяцы и годы. Что он только ни пробовал — от саморазрушения до медитации, — ничего и близко не могло принести ему такого же удовольствия, как игра под тысячами взглядов.

И вот сейчас, впервые за долгое время, он почувствовал нечто похожее на то, что чувствовал тогда на корте.

Он выиграл пять геймов подряд и почти взял шестой, когда Глеб, готовящийся принять подачу, между делом обронил:

— Привет от Марины.

— Марины? — не сразу сообразил Борис, а когда понял, то остановился. Так вот в чем дело. Это все как-то связано с Мариной и, возможно, с Кирой. Но как и, главное, зачем?

— Да, Марины, мамы Киры, — пояснил Глеб, триумфально глядя на Бориса, а тот почувствовал, как что-то нехорошее и горькое зашкворчало внутри.