— Твоя правда, — согласился я с ней, хотя она ничего не сказала. И отстегнул ремень. — Буду с тобой солидарен, сестра, — И заерзал на сиденье, пододвигаясь к ней поближе.

Я перехватил взгляд шофера, подсматривающего за нами в зеркало заднего вида. Зажатая в угол, Рейни позволила себя обнять. И мои губы прильнули к ее губам. На сей раз они чуть-чуть приоткрылись. Я дал рукам волю и полез под ее афганскую накидку.

— Может, вам все-таки пристегнуться, а? — посоветовал шофер.

В этом старом кебе ему приходилось с нами общаться через форточку в прозрачной перегородке, отделяющей водителя от пассажиров, а не с помощью переговорного устройства, как в новых моделях.

Рейни меня оттолкнула.

— Да, наверно, стоит, — проговорила она, как мне показалось, с явною неохотой.

— Вот видишь? — Я погрозил ей пальцем.

Затем снова принялся нащупывать ремень. Рейни посмотрела на меня и пристегнула свой.

— Вот он, — проговорила она, помогая мне справиться с поисками.

— Спасибо, — Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл веки.

— Почему бы тебе не вздремнуть? — предложила Рейни.

Я открыл глаза и взглянул на нее.

— Нет, я не устал. Далеко ехать?

— Да, еще порядочно.

Она посмотрела на водителя, затем наклонилась ко мне и шепнула:

— Отдохни немного. Тебе скоро понадобится много сил.

Она вновь одарила меня взглядом из-под полуприподнятых, словно налитых свинцом ресниц и погладила мою руку — как мне показалось, чрезвычайно чувственно. Я улыбнулся, понадеявшись, что улыбка не вышла чересчур уж похотливой, и откинулся назад, вновь опустив веки.

— Если начну сопеть, то знай, это я притворяюсь. Храп как постмодернистская ирония. Ладно?

— Ага, не беспокойся.

Такси тащилось по улицам, скрежеща и громыхая, пробиваясь через ночные транспортные потоки. Издаваемые им звуки напомнили мне о моей Ленди. Это позволило расслабиться. Дождь не прекращался. Звук вылетающих из-под колес брызг действовал успокаивающе. В кебе было тепло. Вспомнились жаркие и затемненные апартаменты отелей. Я сделал глубокий вдох. Собственно, почему бы и нет? Немного вздремнуть не помешает. Небольшой отдых глазам. С другой стороны, мне вовсе не хотелось отключиться, начать храпеть, или пускать слюни, или вообще выглядеть вульгарно и неприятно; так что, пожалуй, то была не такая уж хорошая идея.

Прошло какое-то время. Мужской голос тихо спросил:

— Ну как тот, спекся?

— Похоже, что да, — ответила Рейни. Во всяком случае, я так подумал, что говорит она, ибо голос ее звучал совсем по-другому, — Мы как, подъезжаем?

— Еще пяток минут.

И я подумал, не открывая глаз и по-прежнему уткнувшись подбородком в фудь, что все это очень странно. Неужели я все-таки отключился? Похоже, лишь чуточку. Но почему Рейни спросила шофера, сколько осталось ехать? Разве она сама не знает дорогу к себе домой? Может, она недавно сменила квартиру… Но что имел в виду таксист, спросив: «Ну как тот, спекся?»

— Проверь, точно ли он в отключке. Слышь, киска?

Проверь, точно ли он в отключке? Что за чертовщина? О чем это он? Я ощутил, как чужая рука коснулась моей, затем почувствовал щипок. Я не отреагировал.

— Кен? Кен?! — позвала Рейни довольно громко. Я не отвечал. Но сердце мое стало биться быстрей и быстрей. Потом она констатировала: — Спекся.

— Отлично.

Что происходит? Какого черта? И вообще, где мы едем? Говорила ли она шоферу адрес, когда мы садились? Раньше я полагал, что Рейни сказала ему адрес, когда я залезал в машину; тогда я так сильно ударился головой о крышу такси, что мог не обратить внимания, как она это делает, но, если вдуматься, имелось ли у нее для этого достаточно времени? Разве не услышал бы я хоть чего-нибудь? Но я ничего не мог вспомнить. Господи, надо же было так надраться! Немудрено, что подобные вещи не смогли удержаться у меня в памяти. Но ведь опять же, как нам невероятно повезло с такси… Оно появилось буквально вдруг, просто подкатило — и все, да еще в дождь, в пятницу, к тому же ровно в промежуток между разъездом из театров и закрытием баров. Не где-нибудь, а на Шефтсбери-авеню. Просто возникло из ниоткуда, желтый огонек, говорящий «свободно», уже погашен, если только меня не подводят мои мутноватые воспоминания: стояло у поребрика и ждало, когда мы сядем. И Рейни вела себя так, словно высматривала его. Хотя, наверное, это естественно. Она искала глазами такси — любое такси. Но что же тогда делать со всем этим дерьмом типа «Проверь, спекся ли он» и «Да, он в отключке», — как быть с этим? Что все это могло означать? Он ждал, когда я спекусь, отключусь, потеряю сознание…

Господи Иисусе, виски! Туда что-то подмешали. Где это я слышал о какой-то дряни, которую подмешивают на свидании, чтобы изнасиловать? Не могу вспомнить. Но что-то подобное имело место. Вот и теперь. Сходится. И то, как она умоляла позволить ей купить выпивку, и как она наблюдала за мной, когда я пил виски, — вернее, когда она думала, что пью, тогда как на самом деле я боролся со смехом и поливал пиджак Фила, имитировал кадыком глотательные движения, отвлекал ее, а потом чмокал губами и только что не вытирал их о рукав: смотри, я пью виски! Видишь? Его больше нет!.. Точно! Она туда что-то подсыпала. Что за вещество применялось тогда при изнасиловании? Эвтимол? Нет, кажется, так называется какая-то зубная паста. В сегодняшний самый что ни на есть гребаный день нынешнего долбаного века мне подсыпали микки, мать его, финна, а я, мудило грешное, взял и купился. Вернее, купился бы, не реши сохранить кое-какие крохи трезвости, а все ради того, чтобы, может быть, трахнуться.

Ах, ё-моё!

Да я ж этой дряни нюхнул. Ну, виски с растворенным в нем препаратом для жертв насильников; я его вдыхал. Хотел бы я знать, насколько сильно это снадобье. Его небольшое количество могло остаться у меня на губах, когда я притворялся, что пью. Неужто я сейчас впадаю в наркотический сон? Нет. Только не я. Никогда и ни за что. Теперь я совсем проснулся и совершенно трезв — до жути, чуть не до боли. Сердце колотится так, что даже странно, почему Рейни — если только ее действительно так зовут — не чувствует и не слышит этого. Как она не видит, что меня буквально колотит, что все мое тело сотрясает крупная дрожь?

— Как ты, нормально? — спрашивает шофер.

На какую-то долю секунды меня посещает дурацкая мысль, будто он обращается ко мне. И на какой-то уже совсем микроскопический миг во мне было зародилась готовность ему ответить.

Затем девушка отвечает «да», причем так буднично, будто ей скучно.

Очень осторожно приоткрываю один глаз, левый, тот, который подальше от нее. Где мы? У меня смутное чувство, что в Ист-Энде, но я не уверен. Голова моя опущена, и, не подняв ее, многое не разглядишь. Сколько еще, по словам водителя, нам ехать? Пять минут? Да, он сказал — пять. Но как давно он это сказал? Одну минуту назад? Две? Четыре?