— Ну, с ним-то кто захочет встречаться?

— Наверное, наш преподобный и не догадывается, как расстроил тебя — точнее, нас обоих — своим отвратительным рассказиком. Он, видимо, думал, что это сделает Грэмери еще интереснее для нас — знаешь, добавит колорита.

— Да уж, добавило, и еще как! Я теперь вся дрожу, когда утром спускаюсь на кухню и гадаю, не сидит ли кто-то за столом.

Я не упомянул о таких же своих содроганиях.

— Выбрось это из головы. Ты же не веришь в жмуриков-призраков.

— Не в том дело. Я не верю, что со смертью все заканчивается — должно быть что-то еще, что придает всему этому смысл. Нельзя вот так существовать, а потом не существовать, иначе вся наша деятельность, все наши старания были бы бесцельны.

— Ну, этого нам не узнать, пока нам не закроют веки, правда? Признаться, в данный момент мне это и не очень любопытно.

— Майкрофт сказал, что это можно узнать. Или хотя бы получить представление о том, что с нами будет после смерти.

— Ох, Мидж, ты ведь не попадешься на такое дерьмо, правда? «Есть тут кто-нибудь? Дядя Джордж, ты слышишь меня? Есть ли среди сидящих за столом кто-нибудь, у кого была седая бабушка, которая умерла в последние лет двадцать?» Ты шутишь!

— Нет, не эта чепуха Я не связываюсь со всяким актерским спиритизмом. Он ничем не лучше религий, которые только издеваются над верованиями людей. — Она помолчала, словно в нерешительности, продолжать или нет. Потом сказала: — Майкрофт учит, что когда наша душа действительно настроится на Божественный Дух, то ум может стать более восприимчивым, чем когда бы то ни было. Он верит, что нашу духовную силу можно объединить с вечной сущностью тех, кто жил раньше.

Вырвавшийся у меня еле слышный стон на мгновение прервал ее.

— Нет, Майк, не примитивными и не шарлатанскими способами, что практикуют так называемые медиумы и прочие в этом роде, а в более истинном смысле, только через знание. Возможно, это еще менее телесно, чем голоса и передвигание предметов, или даже видения, но именно потому более чисто и неискаженно. Никакой ловкости рук, никаких иллюзий, а только взаимный контакт между психическими энергиями, где Майкрофт выступает проводником, или, если хочешь, толкователем. Словами это не объяснить, тем более мне. В это нужно поверить.

— Готов поспорить, ты сама поверила Могу держать пари, что весь его культ основывается на подобной слепой вере. Как ты могла всерьез его слушать?

— Я не говорила, что верю. — В ее голосе слышалось напряжение. — Но его рассуждения интересно слушать, и если достаточно широко мыслишь, то в идеях его много разумного. Ты должен сам послушать, Майк, — послушать его, не меня. И скоро поймешь, какой это замечательный человек.

— Нет уж, спасибо, пожалуй, я лучше останусь при своем невежестве, самим собой.

— Мне следовало предположить, что иного от тебя и нельзя ожидать. Вечный циник, навсегда запакованный в собственное неверие. Тебе надо иногда хоть на шаг выходить из этого насмешливого мирка, Майк! Только попытайся, и ты кое-чего достигнешь.

— О Господи, он в самом деле на тебя повлиял!

Мидж отвернулась от меня рассерженным, неприязненным движением, и я тут же пожалел о своем пренебрежении, впрочем, оправданном, поскольку я говорил что думал. Я положил руку ей на плечо и почувствовал, что Мидж содрогается от рыданий.

— Мидж, извини, я не хотел так тебя расстраивать. Наверное, наши биоритмы вышли из синхронности, а?

«Хватит трепаться», — предостерег я себя и прижался к ней сзади всем телом, и мы прильнули друг к другу плотно, как ложки, уютно, как китайские инь и янь. Мне хотелось, чтобы и наше отношение друг к другу в этот момент было так же покойно.

— Мне тоже следовало знать, что ты всегда стремишься к новым идеям и философиям, не обязательно принимая их. Это всегда было одним из твоих достоинств — способность воспринимать чужие мысли и обдумывать их.

Я ожидал услышать от нее «не подлизывайся» — обычную реакцию на мои комплименты, — но она была действительно расстроена.

— Может быть, я неправильно понял Майкрофта и его сотоварищей. Наверняка они совершенно искренни в своих верованиях, но не могла же ты ожидать, что старый закоренелый циник вроде меня проглотит их учения, правда?

Всхлипы.

— Давай поговорим, — продолжал я. — Расскажи еще что-нибудь, и, может быть, я изменю воззрения. В прошлом это всегда у нас срабатывало, правда?

Она заговорила, но не повернулась ко мне.

— Майкрофт сказал, что поможет мне связаться с моими родителями.

Я был слишком ошеломлен, чтобы сразу что-либо ответить, и, возможно, к лучшему. Но в конце концов сказал:

— Ах ты маленькая... — и тут же почувствовал, как она напряглась.

Но я был настойчив и развернул ее лицом к себе. Нам действительно нужно было кое-что обсудить...

Когда я проснулся позже, было темно, хотя ясная луна где-то за пределами видимости старалась рассеять тьму; свет из окна делал лоскутное одеяло одноцветным. Я повернулся к Мидж и по ее ровному дыханию понял, что она глубоко спит.

Раньше я пытался сдержать свой пыл и не высказал всего, что хотел, о Майкрофте и его сумасшедших учениях. Знаю, трусливым способом, но я стремился залатать глупую трещину между нами, которая все расширялась. Беда в том, что Мидж приняла мой отказ от спора за оправдание и еще больше воодушевилась идеей связаться с родителями через морочащих себе и всем головы синерджистов. Я попытался потихоньку натянуть волоки, но она вскоре закусила удила, захваченная мыслью действительно «поговорить» со своими родными, как будто могла каким-то колдовским образом успокоить их души. Дело в том, что их смерть была нелегкой, они не просто уснули вечным сном, и Мидж имела несчастье думать, что каким-то образом трагические обстоятельства их смерти не позволяют им успокоиться в их последующей жизни (какова бы она ни была).

Я поежился и натянул одеяло до подбородка; после дневного дождя ночь была прохладной. И теперь в комнате стояла какая-то сырая затхлость, сильнее, чем раньше. Электронные часы на маленьком круглом столике у кровати показывали 22.26, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что уже двадцать шесть минут одиннадцатого. Мы проспали полдня и вечер.

Пока я лежал так, мимо окна порхнула какая-то тень — летучая мышь или сова вылетела на ночную охоту. В неподвижном воздухе глухо послышалось хлопанье крыльев.

В горле я все еще ощущал сухость, и мне захотелось разбудить Мидж, чтобы вместе с ней спуститься в кухню, попить кофе или горячего молока, может быть, съесть бутерброд и еще поговорить. Я чувствовал, что наш дневной разговор можно немного развить и, возможно, внести в ситуацию чуточку логики. Однако тут требовалась крайняя осторожность, поскольку раньше я не знал за Мидж такой доверчивости к чему-либо подобному; и тем не менее я не сомневался, что терпеливое убеждение в конце концов возьмет верх.