Я припустил за ней, развернул ее к себе лицом и закинул на плечо, что и планировал сделать раньше. Она приземлилась жестко, врезавшись в меня животом, и у меня возникло непреодолимое желание пойти домой пешком, не снимая ее с плеча.

Пропади она пропадом, эта машина.

Ну, образно выражаясь.

– Отпусти меня! – Тэйт брыкалась и колотила меня по спине, а я только сжал ее покрепче, не давая воли своим рукам.

Ее задница в короткой юбке была прямо рядом с моей головой, и, черт возьми, как же мне хотелось воспользоваться таким положением.

Но учитывая то, в каком она была настроении, за это она, вероятно, отрежет мне член.

– Джаред! Сейчас же! – приказала Тэйт звучным и повелительным голосом.

Подойдя к машине, я снял ее с плеча и усадил на капот. Сам тут же склонился над ней, положив руки по обеим сторонам от ее бедер, и придвинулся ближе.

Очень медленно.

Я знал, что мне нужно дать задний ход.

Не торопить ее. Снова заслужить ее доверие.

Но я помнил ее вкус, и мне было проще перестать дышать, нежели ждать.

Правила все еще устанавливал я, и сейчас я решил, что мы не будем больше терять время.

– Не пытайся убежать, – предупредил я. – Ты ведь помнишь, что я могу удержать тебя на месте.

Это была не угроза. Я просто хотел, чтобы Тэйт вспомнила. Вспомнила, с какой страстью, с каким ответным желанием целовала меня тогда в кухне.

Она опустила подбородок, вид у нее был нерешительный.

– А я могу пользоваться газовым баллончиком и разбивать носы, – парировала она и подалась назад, увеличив дистанцию между нами, как будто не доверяла самой себе.

Я видел, как у нее на шее пульсирует жилка. Однако сбежать она не пыталась.

Мы наблюдали друг за другом, и время остановилось. Тэйт дышала часто и поверхностно.

Она хотела меня так же, как и я ее, но ей это совсем не нравилось.

Она совсем запуталась, и я наслаждался этим.

Только я действую на тебя так. Больше никто.

– Я не Нэйт и не Мэдок… и не Бен.

Наши носы почти соприкасались, я изучал ее лицо. Струйка пота скатилась по моей спине, член пульсировал, и у меня было такое чувство, словно все мое тело объято пламенем.

– Не смей, – прошептала Тэйт, когда мои губы приблизились к ее губам.

Ой, я и не стану. Ты сама это сделаешь.

– Обещаю. Только если сама попросишь. – Если завтра она пожалеет о том, что поддалась, будет фигово. Мне не хотелось брать на себя еще и этот груз. Нет, Тэйт будет участвовать в этом со мной на равных. Она должна сходить по мне с ума, должна прийти в полное смятение. Должна сдаться.

Похоже, с самого начала я именно этого и добивался.

Мои губы скользили в миллиметре от ее лица. Я вдыхал ее запах, ощущал вкус, не касаясь кожи.

Я легко провел губами по ее нежной щеке, а потом почти коснулся губ. И тут она издала слабый стон.

Твою мать.

Все это время, скользя вдоль ее лица, подбородка, шеи, я едва мог совладать с собой, чтобы не впиться в нее зубами. Мой голод был зверски силен.

– А теперь я могу тебя поцеловать? – Я отчасти спрашивал, отчасти умолял.

Тэйт не сказала «да», но и не отказала.

– Я хочу прикоснуться к тебе, – прошептал я, почти касаясь ее губ. – Хочу почувствовать то, что принадлежит мне. Что всегда было моим.

Пожалуйста.

У Тэйт перехватило дыхание, и я видел, что она борется с собой. Потом она слабо оттолкнула меня и спрыгнула с капота.

– Держись от меня подальше. – С этими слова ми она направилась к пассажирской двери.

Да, но нет.

Я тихо усмехнулся.

– Сама держись.

– Дай мне две. – Отец бросил две карты на стол для обмена, и мой рот невольно искривился в гримасе.

Ни «Как ты?», ни «Что нового?», ни «С гребаным днем рождения, сын».

Ничего.

Сегодня мне исполнилось восемнадцать, а мой отец явно об этом не помнил.

Или ему было плевать.

Я сдал еще две карты с колоды и швырнул их ему через стол.

К черту. Десять минут прошло, осталось пятьдесят.

Мы молчали с тех пор, как я приехал. Говорили, как обычно, только в случае необходимости.

А живот у меня по-прежнему скручивало.

Вчера, после эпизода с Тэйт, я чувствовал себя прекрасно. Расслабленно, радостно, спокойно.

Но каждую неделю, перед тем как ехать в тюрьму, мне становилось тошнотно. И теперь вчерашняя эйфория исчезла без следа. В ожидании того, какую еще мерзость скажет отец, меня начинало мутить. В эти дни я не мог ничего есть по утрам. И почти всегда руки так сильно тряслись, что я с трудом вел машину.

Именно поэтому вчера, сразу же после того как я довез Тэйт до дома, я рванул сюда. Я все равно не смог бы уснуть в такой близости от нее, поэтому просто взял и укатил оттуда, к чертям. Поехал в Крест Хилл. Переночевал в мотеле, а утром сразу помчался в тюрьму, к самому началу часов посещения. Успокаивался я обычно после того, как уезжал. Чем ближе был дом, тем лучше я себя чувствовал.

Единственным, что помогало мне выдерживать эти встречи и не блевануть, был кулон.

А я его вчера так и не забрал.

Сейчас внутри у меня будто бурлила кислота, поднимаясь к самому горлу. Я ощущал жжение и сглатывал раз за разом, надеясь, что отец не прочтет моих мыслей, ведь я думал о Тэйт. Знаю, звучит дико. Как кто-то может увидеть, о чем ты думаешь? Но у моего отца был особый талант угадывать, что у меня на уме, а еще он единственный мог заставить меня почувствовать свою слабость.

– И где же эта штука?

Я проигнорировал вопрос.

Кто знал, о чем он говорит. Я всегда сожалел, когда позволял ему втянуть меня в разговор. Поэтому сейчас просто держал рот на замке, сосредоточившись на дыхании.

– Ты практически не вынимал руку из кармана штанов каждый гребаный раз, когда приходил сюда, кроме сегодняшнего. Та штуковина, которую ты носил в кармане, все равно что какой-нибудь оберег. И куда же она вдруг делась?

Я закусил губу, притопнул ногой. Потом попытался вспомнить, какие у меня карты, назвал их про себя.

2-4-5-6-7. Пики, пики, пики, пики, червы.

В помещении, с его высокими потолками и расходящимися в стороны коридорами, раздавалось эхо разговоров, которые я не мог разобрать. Вокруг нас общались и копошились другие люди. Свет лился в окна, но от этого атмосфера не становилась приятнее.