— Но как ты узнала? — не понимал мальчик. — Скачет кто-то, и облако пыли за ним…

Не отрывая взгляда от равнины по ту сторону дороги, по которой, пыля, стремительно мчалась к месту сражения сотня всадников, Бланка промолвила, вся сияя счастьем:

— Сердце мне говорит.

А побоище тем временем шло к концу. Не было уже сил у ополченцев сражаться, да и нечем стало: непривычные к битвам, очень скоро устали они, а оружие попросту растеряли и защищались теперь, кто чем мог. Половина их уже осталась, а рыцари Ангеррана потеряли около восьмидесяти человек. Все в крови, своей и чужой, они праздновали уже победу, не уставая махать мечами и тесня горожан в сторону замка.

И тут, как вихрь, налетела на них конница! Впереди — Тибо, за ним полощутся на ветру знамёна Шампани в руках его рыцарей. И, блестя в лучах заходящего солнца клинками, издавая победный клич, на всём скаку врезались всадники в строй растерявшихся рыцарей, вмиг сломали его и принялись разить врага. Падали один за другим с коней соратники мятежного семейства Дрё, стремительно таяло войско сира Ангеррана, и, увидев это, приободрились духом парижане. Неожиданная и своевременная помощь придала им сил, и они, поднимая с земли оброненное оружие, вновь вступили в схватку, бросаясь на всадников со спины и буквально голыми руками сбрасывая их на землю.

— Смотрите, граф, сам Ангерран! — крикнул Бильжо, бившийся рядом с графом Шампанским.

Тибо обернулся. Сир де Куси мчался на него, подняв меч и держа у груди щит. Они сшиблись, точно две скалы сошлись. Наступи внезапно темень — и все увидели бы снопы искр, высекаемых двумя клинками. Но недолго длился этот поединок. Видимо, Бог всё же дарует победу тому, кто стоит за правое дело. Раненный в плечо, потом в грудь, де Куси уже не сумел удержать меч в руках, и Тибо, выбив его, приставил клинок к груди мятежного вассала.

— Сдавайся, де Куси, или, клянусь рукоятью своего меча, ты умрёшь! — крикнул Тибо.

Сир Ангерран медленно спешился и, упав на колени, молча склонил голову.

— Прекратить! — зычным голосом приказал Тибо, властно подняв руку.

Услышав этот возглас и увидев жест своего сеньора, его верные вассалы опустили свои мечи.

Враг не поверил поначалу. Не уловка ли? Но нет, противник перед ним недвижим, хоть и оружие всё ещё держит в руках. Приказ сеньора — закон! И обе стороны безмолвно глядели друг на друга: одни — повинуясь Тибо, другие попросту не зная, что делать и всё ещё не веря в то, что возглас этот спас их жизни. Наконец кузены, как сговорившись, дали шпоры лошадям и спешно покинули место сражения. За ними, радуясь своему спасению, устремился десяток всадников — всё, что осталось от полутора сотен мятежной рати.

— Вязать этого! — бросил Тибо, указав рукой в перчатке на сидевшего на земле, бледного и недвижимого, Ангеррана де Куси. — Отныне он — пленник короля.

Графа Шампанского и его рыцарей обступили парижане, усталые, израненные, еле державшиеся на ногах. Стояли — ободранные, все в крови, сжимавшие в руках своё оружие — и смотрели на славного сеньора, как на чудо, как на рыцаря легендарного короля Артура, явившегося к ним из сказки. А он, спешившись, оглядывал их всех, качая головой и удивляясь воистину фанатичной преданности простолюдинов своему государю, который царствует всего-то чуть меньше года, да и то под присмотром матери. Но таков человек Средневековья: король для него — нечто святое, ибо миропомазан священным елеем и власть ему дана Богом.

Вдруг все заволновались, расступились. Мало того — низко поклонились тому, кому давали дорогу. И королева-мать с сыном, остановившись посреди этих простых людей, пришедших сюда, чтобы отдать за них свои жизни, склонили головы перед ними. И не надо было слов — жестом этим оба выразили свою бесконечную признательность этим булочникам, кожевенникам и столярам, которые, увидев это, стояли и плакали, размазывая по лицу слёзы. И это уважение, эту безграничную преданность власти привил своему народу покойный король Филипп. Люди помнили о нём и свято чтили его память.

Бланка подошла к Бильжо, улыбаясь, обняла его.

— Славный мой страж! Ты воскрес, как Адонис[34]. Не поверишь, как я рада тебя видеть.

— И я тебя, госпожа, — коротко ответил Бильжо.

— А де Куси сказал, что ты убит, — произнёс Людовик. — Я так и знал, что он обманул нас.

А Бланка уже повернулась к своему спасителю. Поджав губы, она сдерживала готовые вырваться слёзы. Не сводя глаз с Тибо, она, вопреки всем правилам этикета, подошла к нему совсем близко. Взгляд её выражал нежность, любовь, благодарность, а руки, казалось, готовы были протянуться вперёд и обнять своего рыцаря, прижавшись к нему всем телом.

— Тибо… Мой милый, дорогой Тибо!.. — промолвила Бланка и — чего никто не ожидал — поцеловала его, не стесняясь, при всех.

А он упал к её ногам и, обнимая их, проговорил, глядя на неё снизу вверх:

— Моя королева! Я жизнь за вас готов отдать! Моя Бланка…

Она разревелась. Не было больше сил сдерживать слёзы. Сказалось всё — поездка, замок, волнения, страхи, — всё разом! А тут ещё такие слова, милее которых — она была уверена в этом — ей никогда не приходилось слышать. И Тибо понял, как много она выстрадала за эти несколько дней, сколько боли и унижений перенесла. Он смотрел на неё и удивлялся мужеству, хладнокровию, уму этой женщины и её терпению, способным противостоять обрушивавшимся на неё одному за другим ударам судьбы.

Бильжо глядел на этих двух человек, и губы его слегка раздвинулись в мягкой, тонкой улыбке, которую понимали только королева и её верный рыцарь. Тибо шагнул к нему, отвечая на улыбку, протянул руку… Но не случилось меж ними рукопожатия. Этот жест выглядел бы уже неярким и не являл бы собой проявления искренних дружеских чувств. Вместо этого они горячо обнялись, а Бланка, глядя на них и тихо смеясь, роняла слезу за слезой.

…Вскоре король Людовик вернулся в свой Париж. Горожане, несмотря на то что их стало чуть не в два раза меньше, с ликованием сопровождали юного монарха, не забывая восхвалять Господа за то, что Он помог их королю, и прося Его даровать ему долгую жизнь.

Так впервые народ явил свою преданность государю. Людовик будет вспоминать об этом всю свою жизнь. Случай этот показал ему, что не только с вассалами надлежит искать единения и дружбы, но и с простым народом, давая ему то, чего он хочет, учитывая и выполняя его пожелания.

Вернувшись в Париж, Бланка, узнав, откуда подул ветер нового мятежа, вызвала герцога Бретонского и графа де Ла Марша на суд. Уверенность в правильности такого решения придали ей показания Ангеррана де Куси, которого подвергли пыткам.

Бланка ждала. Ей начали надоедать змеиные укусы. Она желала покончить с мятежниками, но, не прибегая пока что к военным действиям, решила действовать дипломатическим путём. Оба, Моклерк и Лузиньян, отказались приехать, и это лишний раз убедило её в правдивости показаний сира Ангеррана и в том, что они не собираются заключать брачные союзы. Тогда правительство пригрозило Моклерку, что король в случае неповиновения ему вассала вправе считать его низложенным, а землю передать другому правителю, женив его на бывшей супруге изгнанника или на одной из их дочерей. Такие же меры правительство намерено применить и к Лузиньяну, пообещав пойти на него войной, тем паче что с королём Англии заключено перемирие.