— Ясно, — подвел итоги Поздняков. — Ну а нашей организацией он заинтересовался?

Не то слово. Обещал дать ответ в ближайшее время, но, я уверен, уже в Берлине знал, что поедет.

— Почему?

— Видите ли, Кирилл Фомич, я ведь не ради красного словца говорил, что хорошо знаю Кутепова. Такие люди, как дети: стоит что-то похвалить — будут ругать, стоит что-то запретить — станут хвалить. И все это — из духа противоречия!

— И вы ему что-то запретили?

— Нет. Похвалил. Сказал, что наше уссурийское отделение хорошо контактирует с Харбином.

— А там вы кого знаете?

Поздняков, конечно, не выказал удивления, но Харбин и вообще, Восток, они не обсуждали. Правда, сейчас моментально понял, насколько перспективно это направление. Тут ему и географический фактор, что называется, природой дан, тут перспективы открываются гигантские! Ай да Защепа, ну, генеральская голова, воистину!

А Защепа, кажется, обиделся.

— Дело, Кирилл Фомич, не в том, кого знаю я, а в том, кто знает меня. А меня там знают многие! И, что важнее, об этом знает Кутепов.

— Так, значит, теперь будем ждать его официального ответа.

— Будем, но не дождемся.

— Почему?

— Мистификатор. Захочет — свалится, как снег на голову.

Так и исчез Александр Иванович Кутепов из поля зрения своих сторонников. Был уверен, что вернется из России с планом победоносного наступления и с поддержкой тех, кто тут, в Совдепии, страдает от жидобольшевизма.

В апреле 1930 года к инспектору отдела народного образования Петру Сергеевичу Богданову подошла скромная дама лет сорока пяти (впрочем, кому ведом возраст женщины!). Присела к его столику и на вопрос «чем могу служить?» ответила:

— Да, что вы! Я вам просто привет привезла от Александра Павловича, с которым вы прошлым летом виделись.

Кутепов сообщал, что находится в Уссурийске.

Ждет.

Работы впереди много!

2010, июнь, Москва

КОРСАКОВ

Яичница с сыром и салат из помидоров — вполне приличный обед, особенно, если за несколько часов до него они оба могли стать трупами. Правда, эта необычная взаимосвязь пришла в голову Корсакову в тот момент, когда он куском хлеба смачно собирал остатки салата. Самое вкусное, как известно!

Но, дожевывая, возвратился в реальность. Жутковатую и совершенно непонятную реальность, которая, однако, сама по себе не изменится, если ничего не менять.

Попасть в новый переплет, не успев выбраться из старого, не узнав ничего об убийцах Гоши Дорогина — это надо уметь!

Но, понимал Игорь, надо уметь и другое, — сосредоточиваться на главном, что помогает решать самые неотложные вопросы.

А что есть неотложнее вопроса жизни и смерти?

Кстати, интересно, связаны ли жизнь и смерть Корсакова и Ирины? Или «тем» нужен кто-то один из них? Узнать это они могли только вместе, только обменявшись знаниями, и Корсаков спросил:

— А Лобанов-то чего хотел? Почему он вчера позвонил тебе?

— Лобанов — мой научный руководитель уже больше десяти лет, — сразу же ответила Ирина. — Он был моим руководителем еще, когда я была студенткой, ну, и сейчас, когда я решила закончить с кандидатской, снова вернулась к нему.

Увидел новый вопрос в глазах Игоря, пояснила с иронической усмешкой:

— Моя жизнь сложилась так, что мне сейчас нужен статус остепененной дамы, понимаешь?

— Ну, примерно, — вынужден был кивнуть Корсаков.

— Вот, Лобанов и позвонил вчера, и попросил проконсультировать как раз по моей теме.

— Так. А тема-то у тебя, какая?

— Видишь ли, работу я начала недавно, и тему мы еще точно не сформулировали.

Кажется, Ирина подумала, что теперь они уже никогда ее и не сформулируют, и снова намеревалась заплакать, поэтому Корсакову пришлось обострить диалог:

— Ты толком-то можешь ответить?

Реакция Ирины удивила его. Она спокойно поднялась, подошла к плите. Потом повернулась:

— Чаю хочешь? Разговор будет долгим. Я вижу, у тебя ко мне тоже возникает живой интерес.

Чайная церемония, видимо, позволила Ирине собраться с мыслями. Чай пили молча, и отодвинув опустевшую в конце концов чашку, Аристова продолжила:

— Я ведь училась в архитектурном. Как ни странно, пошла по стопам прадеда моего мужа. Хотя, наверное, настоящим мужем он мне и не был. Что-то такое… неординарное и неустоявшееся… Мы с ним были знакомы с первого класса и на третий день признались во взаимной любви. Через неделю или чуть больше поклялись друг другу в вечной любви. В общем, обычное дело для первоклашек. Правда, у нас это вылилось во что-то долгое и серьезное.

Она подняла глаза на Корсакова:

— Я это рассказываю, чтобы ты точно понимал суть того, что потом происходило. В девятом классе нам показалось, что мы уже ко всему готовы, и мы стали жить почти как муж и жена. Ну, не совсем, конечно. Внешние приличия надо было соблюдать, поэтому все манипуляции, которые совершают супруги перед сном, мы совершали днем. А место выбрал он, как настоящий супруг, и мы встречались в квартире его прадеда и прабабки. Вот такие парадоксы времен социализма, — улыбнулась Ирина.

— Знаешь, улыбка тебе очень идет, — заметил Корсаков, и Ира покраснела, но теперь уже от удовольствия. Но голос остался все тем же, деловым:

— Не знаю, почему, но оба они, и бабушка, и дед, любили меня почему-то не меньше, чем своего родного правнука, и приняли сразу, как свою. Хотя прабабка Евдокия сразу мне сказала: не твой он, девонька, не твой. Легкий он и нежный. Управлять тобой не осмелится. А тебя надо крепко держать.

В общем, так и получилось, но это неинтересно.

А интересно вот что: нашлись у меня общие интересы с его прадедом Егором. Я и не знала поначалу, что прадед моего суженого — академик, и относилась к нему, как к обыкновенному деду: доброму, понимающему и домашнему. Даже иногда с ним спорила. А ему это очень нравилось, и он меня специально подначивал. И постепенно заинтересовал меня своими занятиями.

Прадед Егор, скажу тебе, личность легендарная, как потом выяснилось. Деревенский парень пришел в Москву по комсомольскому призыву строить метро. Пришел пешком из Смоленской области, почти как Ломоносов. Работал в шахте и учился в ФЗУ, слышали о таком?

— Слышал, — сразу же включился Корсаков. — Это что-то вроде ПТУ.

— Ну, да. Школа фабрично-заводского ученичества. Там учились те, кто не мог учиться в обычной дневной школе. Ну, дед Егор там и учился. Потом окончил техникум, потом — институт. В общем, активный дед был! И все у него получалось. Жену себе взял из семьи дореволюционной профессуры и попал, как говорится, «в струю». А тут ему и с другого боку повезло: приметил его товарищ Каганович Лазарь Моисеевич. Ты ведь знаешь, что Московское метро долгое время носило имя Кагановича? На каком-то собрании в тридцать седьмом году Егор выступил против начальства, и начальство тут же стало его во всех грехах обвинять и грозить арестом. Может, так бы и случилось, да на тот случай оказался, как рояль в кустах, товарищ Каганович в коридоре. Послушал, послушал, вышел на трибуну и устроил всем взбучку! А Егору сказал: вот вам, товарищ, мой телефон. Будут угрожать — звоните!