Швеция в этом плане была намного менее удачливой. Как только молодой Карл XII взошел на шведский трон в 1697 году, у соседних государств проснулись хищнические инстинкты. Дания, Польша и Россия имели свои виды на определенные части широко раскинувшейся на балтийских просторах империи, что подвигло их осенью 1699 года выступить против Карла единым фронтом. Очевидную уязвимость шведов поначалу отлично компенсировала собственная огромная армия, блестящий полководческий дар монарха и англо-голландская поддержка с моря. Именно сочетание всех трех факторов позволило Карлу XII запугать Копенгаген и заставить датчан в августе 1700 года выйти из войны, а спустя три месяца, перебросив свою армию через Балтийское море, разбить русские войска под Нарвой. Опьяненный столь громкой победой Карл в последующие годы сосредоточился на военной кампании в Польше и вторжении в Саксонию.

Историки со своих более поздних позиций предположили, что неразумная концентрация Карла XII на Польше и Саксонии не дала ему разглядеть важные реформы, которые Петр I оперативно проводил в России после поражения под Нарвой{178}. Привлечение большого числа иностранных советников и огромное желание перенять все самое лучшее в войсках западного образца позволили Петру создать собственную мощную армию и флот столь же впечатляющими темпами, какими на болотах был возведен Санкт-Петербург. Когда в 1708 году Карл наконец решил продолжить со своей 40-тысячной армией кампанию против русского царя, вероятно, было уже слишком поздно. Хотя шведская армия выглядела в общем и целом лучше в плане подготовки и умения воевать, чем ее противник, она несла колоссальные потери и вряд ли была способна сокрушить основные силы русской армии. Боевую мощь шведов очень сильно подрывали трудности с логистикой, и по мере продвижения на юг, на Украину, ситуация все больше осложнялась. В итоге зима 1708/1709 годов для войск Карла была очень непростой. Когда наконец в июле 1709 года под Полтавой произошло большое сражение, российская армия значительно превосходила шведскую по численности и имела более выгодные позиции с точки зрения обороны. Это столкновение просто растоптало шведскую армию, а последовавшее за этим бегство Карла через турецкую территорию и долгое изгнание открыли хорошие возможности для его соседей-врагов. К моменту возвращения шведского короля на родину в декабре 1715 года все трансбалтийские владения были растасканы, а часть Финляндии оказалась в руках России.

После еще нескольких лет борьбы (во время которой в очередной схватке с датчанами в 1718 году погиб сам Карл XII) опустошенная, изолированная Швеция наконец вынуждена была признать потерю большей части своих земель на Балтике и подписать в 1721 году Ништадтский мирный договор. В итоге она оказалась во «второй лиге», а к России, наоборот, все начали относиться как к одной из ведущих мировых держав. Достаточно отметить, что после победы над Швецией в 1721 году Петр I стал именоваться императором. Несмотря на последующее ослабление царского флота и отсталость страны, Россия ясно показала, что у нее, как у Франции и Великобритании, «достаточно сил, чтобы действовать самостоятельно как могущественное государство без чьей-либо сторонней поддержки»{179}. Теперь и на западе Европы, и на востоке был, следуя словам Дегио, «противовес концентрации власти в центре»{180}.

Общий баланс политических, военных и экономических сил в Европе был гарантирован наступившей разрядкой в англо-французских отношениях, длившейся почти два десятилетия начиная с 1715 года{181}. Франции в особенности требовалось восстановиться после войны, которая очень сильно подорвала позиции страны во внешней торговле и увеличила размер госдолга до такой степени, что только объем выплаты процентов по нему был сравним со средним уровнем доходов государства. Кроме того, монархии и в Лондоне и в Париже, нисколько не опасавшиеся за собственное наследство, осуждали любые попытки нарушить статус-кво и сочли взаимовыгодным сотрудничать друг с другом по целому ряду вопросов{182}. В 1719 году, например, оба государства использовали военную силу, чтобы не допустить экспансии Испании в Италию. Однако в 1730-х годах рисунок международных отношений вновь изменился. К этому времени французы уже не столь восторженно воспринимали дружбу с англичанами и надеялись вернуть себе позиции европейского лидера. Вопрос наследования французского престола был решен, а несколько лет мира привели к росту благосостояния страны и значительному расширению внешней торговли, что, в свою очередь, стимулировало развитие морского флота. В то время как Франция благодаря своему первому министру де Флери быстро наладила отношения с Испанией и расширила свое дипломатическое влияние в Восточной Европе, Великобритания, во главе правительства которой стоял осторожный последователь изоляционистской политики Уолпол, старалась держаться в стороне от происходящего на континенте. Даже нападение французов на австрийские владения Лотарингию и Милан в 1733 году, а далее на Рейнланд не вызвало какой-либо реакции со стороны англичан. В отсутствие возможности получить хоть какую-то помощь от изоляциониста Уолпола и напуганных голландцев Вена была вынуждена в 1738 году начать мирные переговоры с Парижем. Опираясь на достигнутые военные и дипломатические успехи в Западной Европе, союз с Испанией, почтительное отношение Соединенных провинций и все большую уступчивость Швеции и даже Австрии, Франция достигла авторитета, несравнимого даже с периодом начала правления Людовика XIV. Это стало еще очевиднее год спустя, когда французская дипломатия положила конец австро-русской войне против Османской империи (1735–1739) и вернула туркам многие из территорий, захваченных этими двумя восточными монархиями.

Пока англичане во главе с Уолполом предпочитали игнорировать происходящее в Европе, коммерсантов и оппозиционных политиков все больше беспокоило растущее количество конфликтов в Западном полушарии с союзником Франции — Испанией. Процветающая колониальная торговля и столкновение интересов во время экспансии поселенцев создавали достаточно предлогов для ссор{183}. В итоге это вылилось в англо-испанскую войну, на которую Уолпол согласился в октябре 1739 года с явной неохотой. Возможно, она осталась бы очередным конфликтом в целой череде мелких региональных противостояний между этими двумя странами в XVIII веке, если бы не решение Франции оказать Испании всестороннюю поддержку, в первую очередь в Карибском море. По сравнению с Войной за испанское наследство (1702–1713) Бурбоны имели более выигрышную позицию, чтобы бороться за влияние за океаном, в частности потому, что ни британская армия, ни ее флот не были готовы к завоеванию испанских колоний, чего так сильно желали ученые мужи в Лондоне.

Смерть императора Карла VI и восхождение на престол Марии Терезии, а затем решение Фридриха Великого воспользоваться этим и захватить Силезию зимой 1740/1741 годов полностью изменили ситуацию в Европе и вновь сделали ее центром внимания. Неспособные больше сдерживать себя антиавстрийские круги во Франции всецело поддержали Пруссию и Баварию в их войне за наследство Габсбургов. В свою очередь, это привело к возрождению старого англо-австрийского союза, и осажденная со всех сторон Мария Терезия получила от Лондона существеннее субсидии. Путем денежной помощи, планировавшегося вывода Пруссии (временно) и Саксонии из войны, а также Деттингенского сражения (1743) английскому правительству удалось облегчить положение Австрии, защитить Ганновер и лишить Францию влияния на Германию. После того как в 1744 году англо-французский антагонизм перешел на уровень боевых действий, конфликт усилился. Французская армия двинулась на север через приграничные форты австрийских Нидерландов[23] на оцепеневших от страха голландцев. На море, не встречая сильного сопротивления со стороны флотилии Бурбонов, английский флот сосредоточился на тотальной блокаде французской торговли. За океаном — в Вест-Индии, на реке Святого Лаврентия, в окрестностях Мадраса, вдоль торговых маршрутов в Леванте — не прекращались атаки и контратаки. Пруссия, вновь вступившая в борьбу против Австрии в 1743 году, двумя годами позже в очередной раз покинула альянс. Британские субсидии использовались, чтобы поддерживать австрийцев и оплачивать наемников для укрепления Ганновера и даже русскую армию для защиты Нидерландов. Это был обычный для XVIII века, но дорогой способ ведения войны, и многие англичане жаловались на рост налогов и утроение государственного долга; но со временем еще более истощенная Франция была вынуждена пойти на мир.