Как можно бережнее он повел ее обратно в дом. Отец Джека Хэнк неподвижно стоял у камина. Его глаза были сухими, но все лицо осунулось от невыразимого страдания. Руби сидела в кресле и раскачивалась из стороны в сторону, уставившись невидящим взглядом на плетеный коврик. Она что-то беспрерывно напевала себе под нос на незнакомом Кейну языке.

– Мальчик сам навлек на себя беду, – сказал Хэнк, не теряя своей индейской невозмутимости.

– Джек не мог сам сорваться! – Голос Кристи дрожал, но в нем слышалась железная убежденность. – Он бегал по этим утесам, как горный козел. Он облазил их сверху донизу миллион раз.

– Он был пьян, – произнес Хэнк не допускающим возражений тоном.

– Это неважно.

Руби закрыла глаза и громко произнесла на языке своих предков несколько слов – не то молитву, не то заклинание. Когда ее веки поднялись, она посмотрела прямо на Кейна.

– Проклятие, – прошептала она, так и не пролив ни слезинки, хотя губы у нее дрожали и подбородок трясся. – Проклятие тому, кто убил моего мальчика!

Хэнк презрительно хмыкнул:

– Перестань, Руби! – Его черные глаза были непроницаемы, он даже не попытался утешить жену. – Джека убила его собственная глупость. И больше ничего.

Обливаясь потом, Уэстон в изнеможении рухнул прямо на Кендалл. Неудивительно, что Харли бросил эту дуру! В постели она напоминала тряпичную куклу: просто лежала без движения, пока он пытался хоть как-то ее расшевелить. Впрочем, Уэстону было все равно. Какое ему дело до Кендалл? Он с тревогой чувствовал, что теряет контроль над собственной жизнью, начинает совершать необдуманные поступки, не просчитывая последствий, хотя именно этого он сейчас не мог себе позволить. Никак не мог.

Он спал с Кендалл, с Тессой и с Кристи, словно жонглировал тремя булавами. Получалось ловко, но в последнее время секс почему-то доставлял ему куда меньше удовольствия, чем обычно. К тому же ему по-прежнему не давала покоя мысль о том, что у отца где-то есть вторая семья – или, во всяком случае, сын, готовый в нужный момент объявиться и потребовать свою долю имущества Таггертов. И было кое-что еще. Самая темная, самая страшная сторона его души в полной мере проявилась прошлой ночью. Его бросало то в жар, то в холод при одной только мысли о том, что тогда произошло...

– Слезь с меня! – потребовала Кендалл, толкнув его в плечо.

– Слушай, раз уж мы с тобой спим, ты бы тоже могла принять в этом участие, – проворчал он, шлепнув ее по тощему бедру и откатившись к краю кровати. Она поежилась.

– Это так отвратительно!

– Что? – насмешливо спросил Уэстон, потянувшись за смятой пачкой «Мальборо». – О, Кендалл, ты меня обижаешь! – Он театральным жестом схватился за грудь, а другой рукой вытряхнул из пачки сигарету. – Ты ранишь меня в самое сердце!

– Расскажи это кому-нибудь, кто тебе поверит! – Она сдернула пляжный сарафан со стула у кровати и натянула его через голову.

– Ты могла бы расслабиться и получить удовольствие, – наставительно произнес он, потянувшись за зажигалкой.

– Давай кое-что проясним, Уэстон. Мы этим занимаемся не ради удовольствия. Ты прекрасно знаешь, что я люблю Харли. Он единственный, с кем я была близка... ну, до сих пор. – Подбородок у нее задрожал, но она привыкла держать себя в руках и не заплакала. – Я это делаю только ради ребенка.

Уэстон потянулся за своими легкими брюками цвета хаки.

– Но ты все-таки хочешь продолжить наши игры?

– Да, пока не добьюсь результата. – Кендалл поднялась и, обхватив себя руками за плечи, подошла к окну. – Кстати, правда, что ты встречаешься с Тессой Холланд?

– У плохих новостей длинные ноги.

– Значит, это правда, – с отвращением констатировала Кендалл.

Уэстон не спеша застегнул ремень.

– Да, ну и что?

– А ты настоящий блудливый кот! Если ты связался с Тессой, то почему выкрикивал имя Миранды, пока был со мной?

– Неужели я это делал? – Уэстон неторопливо надел рубашку. Конечно, он дал волю воображению, пока пытался выжать хоть какую-нибудь реакцию из Кендалл, которую теперь считал королевой фригидных шлюх. – Ну, сказать по правде, у меня с давних пор была такая мечта.

– Мечта?

– Угу. Трахнуть всех трех сестричек Холланд. Кендалл с отвращением сморщила нос.

– Я не желаю об этом слышать!

– Ну не всех сразу, конечно... разве что они бы сами об этом попросили.

– Довольно, Уэстон! Господи, как ты только можешь думать о подобных вещах?!

Он сухо рассмеялся.

– Слушай, Кендалл, откуда эта запоздалая добродетель? Уж кому-кому, но не тебе меня судить. Ты только что со мной переспала, чтобы выдать моего ребенка за отпрыска Харли и обманом затащить его под венец.

– Знаю, но это потому, что я люблю его! – В ее голосе уже слышались слезы.

– Как благородно!

– Ты меня ненавидишь?

– Конечно, нет. – Впрочем, она почти угадала: больше всего на свете он ненавидел, когда бабы пытались разыгрывать перед ним мучениц. – Просто я советовал бы тебе расслабиться. Раз уж так вышло, мы оба могли бы получить удовольствие. – Он выпустил изо рта красивое колечко дыма. – Было бы куда веселее, если бы ты на время забыла о своей миссии. Я бы тебя кое-чему научил, а ты бы потом преподнесла моему братцу приятный сюрприз. Ну когда вы снова будете вместе.

Кендалл побледнела как полотно. Психопатка, настоящая психопатка!

Застегивая рубашку, Уэстон глубоко затянулся сигаретой.

– Так как насчет завтрашнего дня? Там же, тогда же? Кендалл без сил рухнула в шезлонг, свесив голову. Вид у нее был в точности как у жертвенного агнца, ведомого на заклание.

– Да, – сказала она так тихо, что он едва расслышал.

– Я буду готов, – пообещал он и вышел за дверь.

Говоря по правде, их свидание разочаровало его не меньше, чем ее. Уэстон всегда гордился своим умением доставить удовольствие женщине, но Кендалл держалась как скала и не дала ему ни единого шанса. Она лежала, словно мертвая, закрыв глаза и раскинув ноги, даже соски у нее не напряглись и не отвердели, пока он трудился над ней как каторжный. Ладно, в конце концов, работы на полчаса, зато потом его труды окупятся с лихвой.

Уэстон уселся на водительское сиденье «Порша», стараясь не замечать глубокой борозды, бегущей по всему корпусу машины от переднего бампера до габаритных фонарей. Безобразный шрам, оставленный трусом. На скулах Уэстона гневно заходили желваки. И как этот мерзавец посмел повредить такую красавицу?! Его «Порш», влажно отсвечивающий лакированными боками, выглядел настоящим произведением искусства. Уэстон повернул ключ в зажигании, и оживший мотор запел в ответ чудесным низким баритоном. Да, на эту крошку можно положиться – это тебе не женщина.