– Господин гусар, а деньги? – спросил Михаил.

Решил показаться жадным и глуповатым.

– Езжай и скажи спасибо, что воз твой не перевернули!

– Благодарствую, – поклонился Михаил.

Уселся на облучок, дёрнул вожжи.

– Но! Пошла, милая.

Первый дальний дозор миновал благополучно. Грунтовка вилась среди леса, потом вышла на открытую местность. Его заметили, несколько человек понеслись навстречу. Михаил взял в руки опорожнённую гусарами четверть, горестно зачмокал губами, состроил обиженную физиономию. Это были поляки, старший спросил на ломаном русском:

– Что едешь?

– Бимбером торговать, да господа гусары выпили и не заплатили.

Михаил поднял для убедительности пустую четверть. У поляков блеснули жадно глаза. И повторился прежний сценарий. Один соскочил с коня, отбросил рогожу. Поляки залопотали между собой, причём быстро. Михаил слов не разобрал. Поляк взял четверть, приложился. Передал по кругу. Михаил смотрел жалостливо. Снова товар уничтожают и наверняка задарма.

– Езжай! – дозволил старший.

– А деньги?

Один из дозорных перетянул его по спине плёткой. Под драным армяком не больно, но Михаил вскрикнул. Поляки радостно заржали. Михаил тронул лошадку. Смейтесь, смейтесь, скоро потеха будет!

Лагерь уже близко, пора. Соскочил с подводы, лошадка сразу встала. Михаил подобрался снизу к днищу подводы, куда он вывел небольшой, чтобы со стороны видно не было, конец фитиля. Ударил кресалом о трут, высек искру, фитиль зашипел, пошёл едва видимый дымок.

– Но, милая! Пошла, пошла!

Для убедительности стегнул кнутом. Лошадь потянула подводу в лагерь, а Михаил побежал от лагеря к лесу. Лишь бы успеть добраться до деревьев. На бегу пару раз оборачивался. Лошадь с повозкой не спеша уже въехала в лагерь, мелькала между шатров. Поляки не обращали на неё никакого внимания. Михаил всё же добежал до опушки, встал и обернулся. Лошади не видно, и взрыва нет. Фитиль погас или поляки успели заметить неладное и досмотрели повозку? И вдруг сверкнула вспышка, через две-три секунды докатился звук взрыва. В лагере крики, видны суетящиеся ляхи. Сразу вспыхнули несколько шатров, видимо, на них попал горящий самогон. Хотелось надеяться, что уже несколько противников погибли. Михаил нырнул в лес, стал пробираться между деревьями. Через полчаса хода повернул направо, замер на опушке. Надо оглядеться. Послышался стук копыт, на дороге показались давешние гусары, они торопились к лагерю. Михаил подождал, пока уляжется пыль, перебежал дорогу. Дальше тянулась чахлая рощица, где укрыться трудно. Деревья молодые, растут редко. Рощу пересёк, держа на восток, ориентируясь по солнцу, оно светило справа. Впереди участок открытый, луг. Оружия при себе нет, и, если встретится хоть один лях, оборониться нечем. До темноты ждать долго. Михаил прислушался. Стука копыт не слышно, не мечутся птицы, проявляя тревогу. Побежал. До леса оставалась сотня метров, как на дороге, что вилась вдоль опушки, показались всадники, десяток. Видны копья, у некоторых за плечами пищали. Михаил остановился. Бежать глупо, на лошадях догонят моментально. Если поляки, стоит прикинуться селянином. Вот только какое село поблизости? Один из ратников махнул рукой, подзывая. Что оставалось делать? Пошёл обречённо. А приблизился, русские! Лиц ещё не видно, но вооружение явно не польское, как и сёдла. У поляков сзади лука седла высокая. Ба! Так это же десяток из его отряда! Как они сюда попали? Обрадовался, поспешил. А десятник Феликс спрыгнул с лошади.

– Ох, и попало нам от Дмитрия Михайловича! Бает: зачем князя одного отпустили на верную погибель? Езжайте и без Засекина не возвращайтесь.

У Михаила потеплело в груди. Всадники привели с собой осёдланную лошадь Михаила. Обратно к монастырю добрались быстро. Пришлось Михаилу идти к Пожарскому, виниться. Не зря говорят – повинную голову меч не сечёт. Отругал его Дмитрий Михайлович за ненужный риск, за самовольное оставление позиций.

– А вдруг наступление, а отряд без воеводы? Это как тело без головы! Чтобы впредь не было!

– Прости великодушно, Дмитрий Михайлович!

– Ладно! Садись, перекуси, чем бог послал, и расскажи, что натворил.

Пожарский слушал внимательно, в иных местах повествования хмурил брови, а где-то смеялся.

Через несколько дней, оставив у монастыря небольшой отряд, Пожарский главными силами ударил по полякам, осаждавшим Можайск, как раз напротив городских ворот. Удалось пробиться к городу и несколько часов удерживать проход, пока выходило войско Лыкова. Отвод полков из Можайска оборону города не ослабил, зато рать Лыкова заняла переправы через Оку. И очень своевременно. По сговору с Сигизмундом на Москву пошёл походом Пётр Сагайдачный, гетман казаков. Его конники уже сожгли Елец и Ливны.

Пожарский снова заболел, старая рана головы не давала покоя, для лечения уехал в Москву. Оставшийся вместо Дмитрия Михайловича князь Григорий Волконский казаков остановить не смог. «Запорожцы» объявились у русской столицы. К Москве, обойдя Можайск стороной, подошла королевская армия, с которой прибыл и королевич Владислав. Положение сложилось тяжёлое.

Срочно собрался Земский собор. Русских войск поблизости не было. Постановили призвать москвичей оборонять столицу, расписали торговых и посадских людей по стенам и башням. Гарнизон города был невелик, и ополчение пришлось кстати. Царь Михаил Романов был не на шутку испуган новым нашествием поляков вкупе с запорожскими казаками. Князя Пожарского пригласили в Кремль. Усадили за стол с государем, который не скупился на похвалы воеводе. Не иначе – по совету бояр. Пожарского жаловали золочёным кубком и собольей шубой с царского плеча. Пришлось князю руководить защитой Москвы. Поляки заняли посады, и ночью 30 сентября 1618 года ратники гетмана Ходкевича взорвали ворота Земляного города и ворвались на улицы. Первым к месту прорыва подошёл Пожарский из своего владения на Арбате. Вместе с ним был отряд Михаила. Улицы перегородили телегами и возами, за которыми засели пищальники. Таковые были в отряде Михаила, а ещё москвичи из охочих людей. Всего москвичей с пищалями набиралось по столице две тысячи, но распределены они были по многим улицам южной части города. Вот пушек подтащить не успели, поскольку не ожидали от поляков подкопа ворот и взрыва. Поляки прорывались пешими, улицы столицы в то время узкие, извилистые. Из-за телег ударил по неприятелю залп. Целей пищальникам в темноте отчётливо не видно, но поляки бежали на приступ скученно, и почти все пули нашли свои жертвы. Дым, грохот, крики раненых. Зазвонили колокола на церквях, поднимая народ.

До завала из телег и бочек добежали не все поляки. Завязалась ожесточённая схватка. Михаил дрался саблей рядом со своими людьми. Первого поляка убил из пистолета, что держал в левой руке, а правой рукой с саблей наносил удары. Ещё один лях ударил его саблей и тут же пал замертво, пронзённый копьём. Михаил успел под удар подставить свой клинок. В темноте плохо видно, где свой, где чужой. Поляки, потеряв несколько десятков пехоты, стали пятиться.