Врагов разбили, Россию очистили от контрреволюции, но скучно не было…

— Возьми меня с собой? — вдруг попросился Милеша. — Пойду и я книжки искать. Жизнь у тебя — не мед, в сон не потянет. А я бабе своей передам через мужиков, они и коня моего ей угонят, а?

— Ты выучись сначала, Милентий, — посоветовал Гудошников. — Какой тебе прок от этих книжек, когда ты читать не умеешь?

— Читать я умею! — не согласился Милентий. — И по печатному, и по письменному.

— Мало этого, — улыбнулся Гудошников. — Я вот университет почти закончил, а все равно мало.

Милеша покачал головой и неторопко спустился с воза.

— Не понял ты меня, товарищ Микита, — безнадежно крикнул он. — Грамоты мне сейчас много не надо, интересу бы маленько!

Подождав на обочине своего коня, Милеша вскочил на подводу и лег на мешки лицом вниз.

До самого села потом Никита нет-нет да и вспоминал слова печорского мужичка. Вспоминал и ловил взглядом его телегу, плотно уложенные мешки с хлебом, на которых безжизненно тряслась головенка Милеши. Милеша, кажется, спал. На сытое брюхо и впрямь крепко спится…

В Спасском Гудошников выпросил подводу. На этот раз сработал мандат, выданный в Олонце. Председатель сельсовета, увидев магическое — ЧК, долго не упрямился, снарядил в дорогу молчаливого бородатого мужика и лишних вопросов не задавал.

— Поезжай, коли есть охота, — согласился он. — Токо одному-то, поди, жутковато будет в монастыре. Пусто там…

— Куда вывезли монастырское имущество? — спросил Никита.

— А по деревням да селам развезли, — пояснил председатель. — И нам маленько досталось. Лошадей вот дали, веревки, железо. До тебя уж наезжали, спрашивали…

— Кто?

— Да ваши, из ЧК товарищи.

— А книги? Книги не видели?

— Вроде не видал, — пожал плечами председатель. — Помню, от монахов привозили сети, невод привозили и передки сапожные, а книг не было… Наши-то, спасские, туда не ездят.

До Северьяновой обители оставалось двадцать верст. Лошадь бежала резво, беспокойно оглядываясь назад красным, кровяным глазом. Возница сидел на передке и упорно молчал. Гудошников пробовал разговорить его, спрашивал, как собираются делить привезенный хлеб, хватит ли его на зиму, много ли ребятишек, однако мужик отмахивался от него двумя-тремя словами, дескать, когда его хватало, хлеба-то? Это ребятишек много, а хлеба всегда мало.

Ближе к вечеру выехали к реке Печоре. Возница остановил коня, выждал, покуда Гудошников сойдет на землю, и, развернувшись, поехал назад.

— Ты куда? — запоздало спросил Гудошников. — А дальше — как?

— Дальше тебе на Монастырский остров надо, — оглянувшись, ответил тот. — Обитель-то на острове. Лодку на берегу пошарь, можа, и найдешь. А мне домой надо, там хлебушек делют!

Гудошников выругался, спустился к воде. Река в этом месте была широкой, на горизонте темнел сосновый бор — то ли остров, то ли противоположный берег, пойди, угадай. Тут еще снежок стало пробрасывать, и застелила пелена речную даль. Никита прошелся по речному откосу и сел на камень. Ни души кругом, да и лодок не видать. Грохот колес за спиной, почти затихший, вдруг стал нарастать, и вскоре на берег вылетела знакомая телега. Мужик бросил вожжи и начал спускаться к воде. Гудошников сунул руку в карман шинели, нащупал маузер…

— Послушай, парень, — неожиданно по-простецки заговорил возница, хотя дорогой звал комиссаром. — Ты, можа, вернешься со мной, а? Пропадешь ведь один-то, на деревянной ноге? Тута, как монастырь закрыли, страшно жить стало. Сказывают, Бога прогневали. Один наш спасский мужик пропал… Поехал в монастырь за железом, с куполов железо снять, и до сей поры нету. На что уж Петро Лаврентьев старик бывалый, а и то, сказывают, в Спасское ехать собрался.

— Не пропаду, — сказал Гудошников.

— Ты глянь-ко на себя. Ты же хворый, желтый весь — как жить станешь? Хлеба-то тебе там не припасли. Подохнешь от хвори либо с голодухи, недели не протянешь. Люди сюда не заезжают, а сам на одной ноге далеко ли уйдешь? Вот-вот снега лягут.

— Ничего, — успокоил мужика Никита. — Хлеба у меня недели на две хватит, а дольше мне здесь и делать нечего.

— Ну, гляди сам, — недовольно сказал возница. — Ты вот что, ты к Петру Лаврентьеву прибивайся. У него еще монах какой-то должен жить, рыбаки сказывали…

— Монах? — насторожился Никита.

— Ну, остался один… Втроем-то вам лучше будет. У них, поди, картоха есть, да и мучишка, поди, осталась какая… Правда, сам Петро немножко умом тронутый, городит и городит… Но все равно с имя тебе легше и не так жутко, если зло какое затеется.

— От кого — зло? Что вы все про зло?

— Кто его знает, от кого… — вздохнул тот. — Пропал же наш мужик.

— Спасибо за совет, — бросил Гудошников. — Ты бы еще с лодкой помог.

Возница не спеша полез в прибрежные кусты. Через четверть часа, тяжело пыхтя, он вытащил небольшой дощаник и спустил его на воду.

— Только гляди, береги челн-то, — предупредил он. — Лучше спрячь его в острову либо камней наложи и утопи, где не глыбко. А то назад не вернешься.

— Спасибо. — Никита был тронут. — Тебя как зовут?

— А что зовут? — пробурчал мужик, садясь в телегу. — Что имя-то мое? Ничего…

Северьянов монастырь был пуст, безлюден и обликом своим напоминал брошенную, сданную без боя крепость. Только непонятно было, отчего так поспешно покинули ее люди: прямо от воды поднимались высокие стены, сложенные из дикого камня, с угрюмой неприступностью глядели бойницы башен, а крепкие, окованные железом ворота выдержали бы любую осаду.

Ворота были распахнуты настежь и уныло скрипели. То был единственный звук в округе.

Гудошников присел неподалеку от монастырской стены, чтобы перевести дух и осмотреться, однако поймал себя на мысли, что оттягивает решающую минуту. Взвоз был крутой, поросший травой, нехожен неезжен, без палки не подняться. Никита отыскал сосновый сучок, сделал несколько шагов в гору и снова остановился. После сомнений у него появилась уверенность, что рукопись не могла бесследно исчезнуть за эти три года — с девятнадцатого, когда Христолюбов передал ее брату, по нынешний, двадцать второй. Рукопись Дивея мала, но не иголка же! Если она пережила такую толщу времени, то переживет и эти три года. Возможно, рукопись станут прятать, скрывать, но хранить ее будут в любом случае. Ее нет смысла уничтожать даже врагам. Напротив, профессор Крон в первую очередь заинтересован найти именно ее. И теперь даже пусть рукописи не окажется здесь, в монастыре, Гудошников, не теряя времени, поедет в Казань, к бывшему игумену, учинит спрос, отыщет иеромонаха Федора. И так дальше, по следам, по дорогам, по России — до тех пор, пока неведомые языческие харатьи не окажутся в его руках…