Сердце его оборвалось, когда он увидел в руках у бритого свои документы.

— Да ты не жилься, — продолжал балагурить щербатый. — Хлебушка не только комиссарское брюхо просит.

Бритый развернул мандат, выданный Мухановым в Олонце, и нахмурился, покусывая губу. Третий, мужик лет тридцати, сидел безучастным и мелко-мелко, по-кроличьи, жевал. Из-под скуфейки его лез наружу кудрявый, густой чуб.

— Эхма! — вздохнул щербатый. — Хлеб твой хорош, да все одно нету на свете лучше нашего донского хлебушка!

Тот, третий, сдавленно хохотнул и, стащив скуфейку, выпустил на волю буйные кудри.

— Итак, Никита Евсеевич, — задумчиво сказал бритый, — какими судьбами в наши отдаленные края?

«Бандиты, — думал Гудошников. — Бритый, похоже, из благородных, наверняка белый офицер. Документы и протез у него. Ну вот и все…» Сознание работало ясно, не оставляя никаких надежд. Он уперся руками и сел. Погибнуть так просто и глупо! Взяли сонного, даже не связали… А зачем его вязать? Куда он без протеза?

— Что же вы, комиссар? Язык отнялся? Ну?

— Позвольте, вашбродь, я спрошу? — Щербатый, видно, из казаков, проглотил нежеваное и прочистил, поцыкивая, зубы.

— Погоди, — отмахнулся офицер. — Тут у вас сказано, что вы ногу за революцию потеряли, а не язык. Ну, так что же, Никита Евсеевич?

Гудошников сел, но не мог теперь оторвать руку от шинели. Под рукой, в кармане, был маузер! Сквозь подкладку он чувствовал ладонью его рукоятку и коробку магазина. Сонного его обыскали, вывернули карманы френча, достали документы, вероятно, обшарили все под головой, взяли котомку с хлебом, а маузер был в кармане шинели, расстеленной подкладкой вверх! Видимо, решили, что спит здесь человек военный, а значит, оружие должен держать под рукой и головой. А оно под ребрами было! И чтобы теперь проникнуть в карман шинели, надо отвернуть ее полу…

— Вот что, комиссар, — выдержав паузу, продолжал офицер, — у нас нет времени долго возиться с вами. Прошу вас, говорите правду, зачем вы приехали в монастырь?

— Грешки свои комиссарские замаливать! — снова расхохотался казак. — Святым мощам поклониться!

«Они чувствуют себя хозяевами, — подумал Гудошников. — Их — трое, я — один, без ноги и без оружия, как им кажется… Потому и не обыскали как следует. Возможно, и не подозревают о маузере. Теперь надо незаметно достать его!»

— Чего с ним канитель разводить? — спросил казак. — Он мне зараз гутарить начнет…

Гудошников не ожидал удара. Вернее, ожидал, но не так скоро. Казак ударил его сапогом в лицо, отчего Никита упал на шинель, прикрыв животом маузер. Во рту стало сладко, онемели губы.

— Последний раз спрашиваю, — не теряя спокойствия, продолжал офицер. — Зачем вас черт понес сюда глядя на зиму, и к тому же инвалида?

Никита подсунул руку под шинель, однако резкий рывок отбросил его назад. «Что им надо? — мелькнуло в сознании. — Они знают уже, комиссар, хотя и бывший… Должны бы шлепнуть, а тянут… Что им надо?»

— Ефим! Раздень его! — приказал офицер и набросился на кудрявого, тем временем уписывающего хлеб: — А ты чего сидишь? Помогай!

Вдвоем они прижали Никиту к полу и содрали одежду, оставив кальсоны. Он не сопротивлялся, боясь, что в борьбе кто-нибудь из них наступит на маузер, и тогда — конец… Он лишь сделал еще одну попытку достать его, но едва дотянулся до края шинели, как его схватили за руки, завернули их назад и связали веревкой.

«Теперь уж точно — все, — спокойно подумал Никита, решив, что его хотят расстрелять на улице. — Обидно и жалко, что не дотянулся до маузера с первой попытки! Теперь не достать…»

Однако его никуда не повели.

— Вы что-нибудь скажите, комиссар, — попросил офицер. — Меня интересует только цель вашего приезда. В мандате сказано, чтобы вам оказывать помощь и содействие. Может быть, я чем-либо помогу вам?

— Кончайте спектакль, — непослушными, распухшими враз губами проговорил Гудошников. — Глупо, глупо все…

— Кончим, вы не волнуйтесь, — заверил офицер. — Спектакль только начинается, и есть возможность закончить его не так трагически. Разумеется, для вас… Может быть, вы прежде подумаете о его развязке?

«Вешать хотят, — подумал Никита и поежился, мельком глянув на бревна накатника. — Вот как все это бывает… Глупо, до чего же глупо!»

— Подними его, Ефим, — спокойно сказал офицер. — Пусть подумает.

«Когда меня поднимете, я уже не буду думать, — Никита с тоской глянул на то место, где под шинелью был маузер. — Вы и есть то зло, о котором в народе говорят. Вот оно какое — зло…»

Казак залез на пустую бочку и стал продевать веревку через бревно потолочного наката. Веревка не проходила, из щели посыпалась тонкая, как в песочных часах, струйка песка.

— Дай штык! — приказал казак кудрявому мужику. — Живей!

Тот засуетился, снял с винтовки примкнутый штык и подал казаку. Вдвоем они продели веревку, потянули ее туда-сюда, проверяя, ходит ли она по бревну, после чего казак спрыгнул с бочки. Гудошников завороженно смотрел на струйку песка. Она отсчитывала время его жизни.

Но его не повесили.

То, что это дыба, Гудошников понял, когда нога его оторвалась от пола и острая боль резанула по плечевым суставам. Его подтянули на полметра от земли, казак завязал другой конец веревки и отошел к своим. Никита висел, напрягая мышцы, а мозг царапала одна и та же мысль — не потерять сознание. Шинель с маузером оставалась у него за спиной. Кто-нибудь из бандитов мог в любое время поднять ее или же, обходя Гудошникова сзади, наступить на маузер. Но пока все трое были перед ним. Кудрявый сел на прежнее место и потянулся рукой к караваю, но казак отобрал хлеб и положил его на бочку.

На дыбе думалось и впрямь лучше. Мысль стала четкой и ясной. Чтобы вновь оказаться на шинели, внизу, и достать маузер, надо что-то говорить. Тогда спустят с дыбы. Но что? О языческой рукописи бессмысленно, не за ней бандиты пожаловали на остров. Они ищут ценности, они рылись в ризнице и трапезной. Игумен что-то прятал. Но где? Откуда ему, Гудошникову, знать?.. Боль выворачивала плечи, жгуче отдавалась в позвоночнике. Выход подсказал сам офицер.

— Думайте, комиссар… Я знаю, вы приехали за монастырским имуществом, которое не успели еще вывезти. Книги здесь, в бочках, а где остальное? Где гроб со святыми мощами? Он здесь, на острове. Увезти вы его не могли весной, лед не держал.

— Гроб увезли, — прохрипел Гудошников.

— Неправда, — сказал офицер и подошел поближе. — Мои люди наблюдали за перевозкой имущества. Гроб остался здесь.

— Разрубили и увезли по частям…

Бандиты переглянулись.

— Да врет он! Врет! — взревел казак, распаляя себя, и подскочил к Никите. Никита зажмурился и стиснул зубы. Однако казак не ударил, а схватил винтовку и выдернул шомпол.