— Ничего удивительного, когда живешь в таком районе.

Подобное замечание вряд ли бы понравилось сотрудникам социальных служб, но в нем имелась доля правды. В каждом районе существовали улицы с дурной славой, но репутация Кэмпбелл-роуд была хуже не придумаешь. Полицейские, что постоянно имели дело с ее бесконечными бедами, могли эту репутацию с готовностью подтвердить. Канава кишела домашними драками и ссорами соседей, но стоило только вмешаться в их жизнь посторонним, как жители улицы смыкали ряды и недружелюбно, но в полном единстве встречали непрошеное вторжение.

Пенроуз и Фоллоуфилд оставили машину в южном конце улицы, перед газетным киоском и пивным ларьком. Рядом на тротуаре стояла группа мужчин, предаваясь в это субботнее утро беспечной беседе. Подняв воротники потрепанных пальто, чтобы оградиться от холода, они покуривали сигареты, и легкий дымок смешивался с их морозным дыханием. Как только Пенроуз и Фоллоуфилд вышли из машины, атмосфера мгновенно накалилась.

— Эй, полисмен! Присмотреть за твоей тачкой?! — нагло крикнул с другой стороны улицы маленький мальчишка, и тут же, под кривые усмешки мужчин, в ветровое стекло полетели снег и грязь.

Мальчишка — явно красуясь перед своими приятелями, — подталкивая ногой валявшиеся на дороге камни, заковылял в сторону машины. Фоллоуфилд бросил на него сердитый взгляд и уже собрался что-то сказать, но Пенроуз покачал головой. «В каком же возрасте в них закладывается этот антагонизм?» — шагая по улице, размышлял он: самым старшим мальчикам было не больше шести-семи.

Канава являлась достаточно широкой и в отличие от других трущобных мест не ютилась при фабрике или газовом заводе. Ее трехэтажные дома первоначально были построены для ремесленников. И хотя социальный состав жителей улицы переменился, следы ее архитектурных замыслов все еще проглядывали в широких тротуарах и чугунных оградах, укрывавших от глаз уличной толпы крохотные участки перед домами.

Дверь дома номер тридцать пять была неопрятной и запущенной, и такой же оказалась открывшая им женщина. Та выглядела лет на сорок, хотя, наверное, была моложе; и не успела она открыть рот, как Пенроуз почувствовал, что от нее разит перегаром.

— Мы ищем миссис Бейкер. Она дома?

— Мария? — Женщина криво усмехнулась. — А где же еще ей быть? Верхний этаж, две задние комнаты. Хотите, сэр, я вас провожу?

Последние слова она процедила с насмешкой, и Пенроуз, толкнув дверь, пошел мимо женщины, игнорируя шутливый реверанс, которым сопровождалось ее предложение.

— Спасибо, но мы сами найдем дорогу.

Подъезд дома отчаянно нуждался в ремонте: штукатурка на стенах облупилась, закоптелые потолки были покрыты пятнами, а подойдя к лестнице, Арчи заметил, что доски полов отсырели и стали шаткими. Перила, очевидно, разобрали на дрова, и оттого идти по тускло освещенным неровным ступеням лестницы было еще опаснее. Судя по тому, что можно разглядеть в открытые двери квартир по пути наверх, со времени его последнего посещения народу здесь явно прибавилось. В каждой комнате наверняка жило больше людей, чем полагалось по закону, но это инспектора ничуть не удивило: он по опыту знал, что нормой здесь считалось то, к чему люди привыкли, а не то, что предписывалось правилами.

— Мы ей расскажем только факты, и, насколько возможно, тактично, — сказал Арчи Фоллоуфилду, когда они дошли до середины лестницы. — Скорее всего Бейкер знала их обоих лучше кого бы то ни было, и интересно, к каким она придет выводам, когда узнает о том, что случилось.

Они поднялись на третий этаж. Пенроуз постучал в первую из четырех дверей, и в ответ на его стук почти сразу же на пороге появилась темноволосая женщина лет пятидесяти. Она подняла на него усталые глаза, и на ее болезненном лице не отразилось ничего — ни вины, ни ужаса, с которыми обычно встречали его приход, не было и в помине.

— Миссис Бейкер?

— Что он еще натворил? — проговорила она низким прокуренным голосом с акцентом истинной жительницы Лондона. — Небось что-то серьезное, раз прислали начальника. Или вы за Марджори?

— Боюсь, что мне надо поговорить с вами о них обоих. Можно нам пройти?

Она кивнула и пропустила их вперед.

После грязного, запущенного подъезда квартира Бейкеров приятно поражала чистотой, хотя выглядела она все равно убого и тоскливо. На веревках, едва прикрывая окна, болтались выцветшие занавески, а линолеум на полу был потерт и весь в трещинах. На потолке, как водится, красовались подтеки, и кровать стояла под довольно странным углом, очевидно поставленная так для того, чтобы на нее не капало из потолочных трещин. Из прочей мебели в комнате имелась детская кроватка, уродливый сосновый стол со стулом и мраморный, с отбитыми краями умывальник.

Девочка лет двух или трех с густой копной соломенных кудряшек расплакалась, и женщина подошла к ней, чтобы ее успокоить. Пенроуз, наблюдая затем, как она поднимала ребенка с постели, заметил на ее натруженных руках шрамы и следы ожогов. Да, о безопасной жизни тем, кто обитает в этих крохотных комнатах, готовит еду в печи и освещает комнату свечами и масляными лампами, приходится только мечтать — поразительно, что здесь вообще удается выжить.

Когда девочка успокоилась, Мария повернулась к ним лицом и вперилась в них вызывающим взглядом. «Ну попробуйте удивите меня своей новостью!» — говорил этот взгляд.

— Не знаю, как вам и сказать, миссис Бейкер… — тихо и неторопливо начал Пенроуз, но закончить фразу ему не удалось.

— Прибила-таки его, а?

Обыденность ее тона сбила Пенроуза с толку, и это, видно, мгновенно отразилось на его лице.

— Этой парочке меня ничем не удивить, — продолжила она. — Сколько лет я живу в их сварах! Рано или поздно они должны были достукаться.

— Очень жаль, что такое случилось, но они оба умерли, — сказал Пенроуз и тут же увидел, что Мария поражена и растеряна. — Их тела нашли сегодня утром там, где работает Марджори, но мы думаем, что умерли они еще вчера вечером. Марджори убили, а вашего мужа нашли на земле возле лестницы, и он, возможно, умер от несчастного случая.

— Он ее убил?

— Такое возможно?

Она подошла к кровати, опустилась на нее, а потом кивком указала Пенроузу на стул.

— Они ненавидели друг друга, всегда ненавидели. Она ему не поддавалась — все его безделье и вранье видела насквозь и прямо в лицо ему все и говорила. Только она одна и говорила… но теперь все девицы такие, верно? Нас-то учили терпеть все, что на нашу долю придется, и мы как-то с этим справлялись. Но Марджори была не такая. Она ему все прямо в лицо: как он с ней, так и она с ним. А Джо не любил, когда над ним брали верх.

— Он с ней жестоко обращался? — спросил Фоллоуфилд.

Миссис Бейкер посмотрела на него с раздражением.

— Он с нами со всеми так обращался. Откуда, вы думаете, это у меня? — Она раздвинула пряди волос, и Пенроуз увидел еще не зажившую рану. — Я сама головой в стену не бьюсь, хотя порой думаю: именно это я, наверно, и делаю. Нет, Джо считал: хочешь быть тут хозяйкой, неси в дом деньги, воспитывай детей, — а потом тебе еще и всыпят по первое число. Но он тут такой не один — тут все мужчины такие. Там, в жизни, они никто и ничто, а дома отыгрываются. — Женщина на минуту задумалась, машинально расправляя на кровати покрывало. — Он такой был не всегда, но как можно кого-нибудь любить, когда ты сам себя ненавидишь, да еще и стыдишься — как он.