– Вот я и выбрала голубую шениль[29].

– Меня всегда восхищала голубая шениль, – выдохнул агент.

Тётя Хазелнат бросила на него изумлённый взгляд. Словно опять столкнулась с чем-то совершенно неожиданным. А затем покраснела.

Показав гостям две небольшие спальни и одну маленькую ванную, она вывела их из дома, чтобы показать участок. Снаружи вид открывался ещё более потрясающий: пансион стоял на небольшом мысу, и со всех сторон был океан. Наглядевшись в восхищённом молчании, они пошли по обсаженной тюльпанами дорожке и, выйдя через небольшую калитку, пошли по тротуару в направлении города.

– Мендосино – просто милейший городок. Очень живописный. Туристов полно, но ведь это хорошо для моего бизнеса. Мне здесь весьма нравится, – стрекотала тётя Хазелнат.

Они прошлись туда-сюда по улицам, и мальчики покладисто восхитились свечной лавкой и кафе-мороженым. Агент восхищался всем подряд с такой неумеренной галантностью, что Руперт был уверен, она не может не наскучить. Ради тёти Хазелнат он надеялся, что он со временем угомонится. Впрочем, пока тётя Хазелнат неудовольствия не выражала и обращалась к нему без той будничной властности, с которой разговаривала с Чарли. Будь Руперт посмелее, он бы с радостью сказал агенту, как удивительно нетипичен её сдержанный и уважительный интерес.

Наконец тётя Хазелнат сказала:

– Ну вот, пора возвращаться. Время зажигать свечи.

– Свечи? – спросил Тургид.

– Сам увидишь, – отвечала тётя Хазелнат.

Когда они вернулись в коттедж, тётя Хазелнат первым делом достала кувшин розового лимонада и накрыла стол на веранде. Солнце садилось, сияющий оранжевый шар катился к горизонту.

– С вашего позволения, я не буду готовить ужин, – произнесла тётя Хазелнат. – В моём возрасте чувствуешь, что много есть по вечерам – это лишнее. Особенно сегодня. Сказать по правде, я полагала, что это и будет мой ужин, поскольку собиралась в одиночку отъесть добрую половину, но я готова поделиться с вами. Руперт, открой-ка вон тот ящик и достань свечи и спички.

С этими словами тётя Хазелнат отворила буфет и достала блюдо, на котором покоился великолепный розовый именинный пирог. Руперт вытаращил глаза. Как тётя Хазелнат узнала, что у него сегодня день рождения? И где она достала этот торт, который лежал и дожидался их возвращения в коттедж? Он открыл указанный ящик и достал пачку полосатых свечек для торта и коробок спичек. Тётя Хазелнат воткнула свечи в торт и поставила его на стол. Затем она вернулась к буфету за четырьмя тарелками, четырьмя бокалами, четырьмя вилками и праздничными салфетками.

– Ну вот. Крохотное торжество, – заметила она, когда все уселись за столом.

– Я не понимаю, – проговорил Тургид, задававшийся явно теми же вопросами, что и Руперт. – Как вы узнали, что мы придём? Мы ведь и сами не знали.

– Естественно, я ничего не знала, – отвечала тётя Хазелнат. – Простое совпадение. Я сама собиралась съесть торт. Вы, молодые люди, только о себе думаете. Вы полагаете, что важны только ваши дни рождения. И что такого, коли день рождения какой-то старушенции пройдёт без воздушных шариков или именинного пирога! Она же сухарь. Только юным дозволено праздновать. Верно? Но ведь и я могу праздновать и есть торт, а, Тургид? Ты дозволишь мне это, я надеюсь?

– Вы вовсе не старая, – возмутился агент. – Я в свои пятьдесят три стариком себя не считаю, а я намного старше вас.

– Ничего подобного, – заявил Тургид. – Вы ещё даже не родились.

– Он, должно быть, родился уже, – возразил Руперт, пытаясь прикинуть в уме, но от хитрых расчётов времени у него голова шла кругом.

– «Старушенция» – это, естественно, гипербола. Впрочем, и пятьдесят три – далеко не старость, – сказала тётя Хазелнат, награждая агента ласковой сияющей улыбкой. Она явно не собиралась сообщать свой точный возраст. – День рождения начал было казаться довольно одиноким. И я даже рада, что вас сюда занесло. Это подходящее место, чтобы начать новую главу моей жизни. По-хорошему мне следовало сделать это давным-давно. Я чувствую, будто впервые дышу полной грудью, ну или разминаю ноги, как лошадь, выпущенная из тесного загона в чьём-то амбаре. Мне хочется носиться кругами и ржать. Я, Тургид, не сказала никому из вас, куда отправляюсь, просто потому, что не хотела, чтобы вы обрушились на меня с семейными визитами или чувствовали себя обязанными поддерживать отношения или засыпали меня советами. Люди страшно любят давать советы тем, кто остался один.

– Я знаю! – перебил её вдруг загоревшийся Тургид. – У Руперта просто жуткая жизнь. А ты совсем одна. Ты можешь усыновить Руперта! Вот поэтому машина времени и прислала нас сюда!

– НЕТ! – хором закричали Руперт и тётя Хазелнат, не сумев сдержаться. Затем оба овладели собой, и тётя Хазелнат пригвоздила Тургида взглядом.

– Бога ради, Тургид, – продолжила она раздражённо, – именно об этом я и говорю. Ты не можешь сдержать поток советов, что МНЕ следует сделать. Люди, что бы ты там ни воображал себе, желают прожить собственную жизнь во всём её несовершенном величии, а плоская идеализированная картинка им ни к чему. Люди могут хотеть как чего-то хорошего, так и чего-то дурного, но это ИХ хорошее и дурное. Да, я рассказала Руперту о своём переезде, но, конечно же, мне и в голову не могло прийти, что он заявится с членами семьи, машиной времени и не пойми с кем. В самом деле, к чему это? Видишь ли, это место для меня – как глоток свежего воздуха. Никто не говорит мне, что делать, и не обсуждает мою жизнь. А обратная сторона, вполне естественно, заключается в пустоте. Когда ты совсем одна, всё кажется чуточку пустым. Всё какое-то стерильное. Мне нравится смотреть в одиночестве, как солнце вечером опускается за океан. Ну, или так я себе говорю, однако это ложь. Конечно, я вижу красоту заката, но, оказывается, самой смотреть недостаточно, нужно, чтобы и тебя видели.

Джон Рейнольдс восхищённо глядел на неё.

– Возможно, ты скучаешь по пудингу, – возразил Тургид.

– Не умничай, – оборвала его тётя Хазелнат.

– Но всё равно не понимаю, как ты узнала, что Руперт приедет сюда на свой день рождения, – продолжал Тургид, которого мало интересовали размышления тёти Хазелнат и восхищённые взгляды Джона Рейнольдса.

Тётя Хазелнат открыла рот, чтобы ответить, как Руперт вдруг понял и перебил её:

– Да нет же, она отмечает свой день рождения, она и не знала, что это и мой тоже, – закончил он коряво и практически шёпотом, потому что неожиданно сообразил, что провозгласил, что сегодня у него день рождения.

– Ах, вот к чему клонил Тургид, когда интересовался, откуда я знала, что вы приедете, – промолвила тётя Хазелнат. – Вот ведь, Руперт, какое совпадение! Тогда мы задуем свечи дважды, и ты тоже загадаешь желание.

Она чиркнула спичкой, зажгла свечи и вежливо настояла, что начинать Руперту. Руперт закрыл глаза и задумался, чего бы пожелать, и тут же у него перед глазами возник большой сочный гамбургер. Для него одного. Или даже два гамбургера. Я желаю гамбургеры, подумал он и задул свечи. Затем тётя Хазелнат снова зажгла свечи, прикрыла глаза, загадала желание и тоже задула.