Описания Веры Павловны полны ностальгии по детским годам и любви к навсегда ушедшей московской старине. «... Теплая ночь, в саду, по дорожке в церковь, горят шкалики с купоросом; вот ударил колокол на Иване Великом, вот подхватили колокола всех “сорока сороков” нашей Белокаменной. Батюшка Василий Петрович с тройным золотым подсвечником в руках, в котором горят три красные, перевитые золотом восковые свечи, с букетом гиацинтов от мамочки, привязанным лентой к подсвечнику; и отец дьякон с кадилом — оба в золотых ризах — шли на “Гроб Господень” через паперть; за ними крестный ход двигался вокруг церкви с грустным песнопением; мы, внутри, в умилении ожидали стук в запертую чугунную церковную дверь; дверь распахивалась, врывалось радостное “Христос воскресе из мертвых”, и толпа молящихся, с пылающими свечками, вносила в церковь столько огня, света, радости, а с платьями — и весеннего воздуха»525.

В.П. Зилоти с огромной нежностью вспоминает теплое время детства — с его изящными церковками, рассеянными по всей Москве, с колокольными звонами и веселыми церковными праздниками, с уютными комнатками тетушек, где лампадки загадочно мигают перед темными ликами икон... Ее описания являются лучшим доказательством того, что П.М. Третьяков не соответствует образу того светского человека, каким его было принято представлять на протяжении целого столетия. Его жизнь и жизнь членов его семьи была освещена светом веры Христовой и согрета их любовным отношением друг к другу.

Идеальный брак — тот, в котором каждый из супругов получает радость, проигрывая другому. Вероятно, на свете не существует ни одной семейной пары, жизнь которой протекала бы без обид, размолвок, недоразумений и ссор. Но если люди любят друг друга, любят со всеми достоинствами и недостатками, любовь смягчает ссоры, прощеные обиды и позабытые недоразумения уносятся прочь. Ткань жизни такой семьи мягка и приятна на ощупь: в ней нет шероховатостей, потертостей и дыр, оставленных большими скандалами.

Семейный быт Третьяковых не был лишен неизбежных конфликтов, но конфликты эти были, скорее, исключением на фоне спокойной, гармоничной семейной жизни и не могли разрушить атмосферу любви и понимания между супругами.

А.П. Боткина пишет: «... источником некоторых недоразумений между Павлом Михайловичем и Верой Николаевной было воспитание детей... Когда дети начали проявлять свои вкусы, склонности и желания, они предпочитали действовать через мать. Она шла ходатайствовать за них, иногда рискуя получить отповедь»526. Воспитание детей — не меньший труд, чем приумножение капитала, и Павел Михайлович подходил к этому делу ответственно. Дети получили превосходное — гораздо более совершенное, чем у самого П.М. Третьякова, — домашнее образование, занимаясь с гувернерами. Учились русскому языку, арифметике, Закону Божию, истории Церкви, всемирной истории, литературе, ботанике, анатомии, немецкому, французскому и английскому языкам, музыке, танцам, рисованию...

Отец из принципа не хотел отдавать детей ни в какое учебное заведение, так как предпочитал сам руководить их просвещением. Этот и многие другие принципы Павла Михайловича лежали в основе его воспитательной и образовательной «программы». Так, Павел Михайлович желал внушить дочерям мысль, что хорошим мужем для них может стать лишь тот человек, который зарабатывает на жизнь собственным трудом. Он долго не давал согласия на брак Веры Павловны с небогатым дворянином А.И. Зилоти, музыкантом. Это дало Вере Павловне повод заявить: «Отец... доходил в нашем воспитании до абсурда, граничившего с деспотизмом, который увеличивался с тем, как мы вырастали»527. Но... у Павла Михайловича были все основания так поступать. Во-первых, будущий зять слыл игроком, во-вторых, вращение дочери в великосветских кругах, жизнь за границей и пустые траты денег на «приемы» Третьяков не одобрял, а избранник его дочери проявлял к этому склонность.

Справедливости ради надо сказать, что Вера Николаевна находила необходимыми те методы воспитания, которые применял Павел Михайлович, а также сами принципы, которые он исповедовал. «... Чем старше становятся девочки, тем все более имеет место взгляд Павла Михайловича в деле воспитания... Так боюсь дать детям повод тратить молодые, свежие, нетронутые силы души непроизводительно, а хотелось бы... показать, что замужество не есть шутка, как и жизнь также, и что личная, удовлетворенная жизнь не есть венец трудов воспитания родителей. Очень мне трудно с моим характером жить с высшим расчетом ради будущих благ, но со взрослыми детьми это необходимо... Жизнь матери на ладони у всех»528. Любящее материнское сердце Веры Николаевны разрывалось между необходимостью поступить «как надо» и желанием быть помягче с дочерьми.

Другой причиной семейных разногласий стало неоднократно высказываемое Павлом Михайловичем в 1870-х годах желание, чтобы Вера Николаевна стала попечительницей Московского Арнольдовского училища для глухонемых детей, попечительный комитет которого Павел Михайлович возглавлял на протяжении вот уже нескольких лет. Вера Николаевна к тому моменту состояла одной из попечительниц Пятницкого городского женского училища, а также участвовала в некоторых других заведениях подобного рода. Но она не могла преодолеть сильное отталкивающее чувство, которое восставало в ней при виде глухонемых, и ей «не хватало духа заставить себя» вникать в дела училища. В одной из поездок по России, в Ялте, между Павлом Михайловичем и Верой Николаевной произошел нелегкий разговор, в результате которого Вера Николаевна подчинилась воле мужа. После разговора, когда П.М. Третьяков уехал по делам в Европу, Вера Николаевна писала ему: «... мой драгоценный, много, много думаю я о тебе. Не сердись на меня за те тяжелые часы, пережитые тобой в Ялте в разговоре со мной, после них я делаюсь лучше, ты должен радоваться, что проповедь твоя имеет ярых поклонников и последователей»529. Позже, в 1879 году, В.Н. Третьякова еще раз сформулирова- да свое новое отношение на страницах «Записной книжки»: «... я благословляю в памяти это путешествие, которое дало... рассмотреть с разных сторон нашу обязанность и в отношении глухонемого заведения. Я всегда чувствовала тяжелое состояние, когда бывала в заведении в качестве попечительницы... не симпатична мне деятельность в заведении глухонемых, не по характеру мне, но раз в нем служил Павел Михайлович, мой дорогой, которому точно так же солоно доставалась забота нравственная и материальная, я поставила себе еще больше обязательной... мою помощь отцу этого заведения — моему дорогому товарищу-мужу »530.

Очень мало существует семей, где плотская страсть сохраняется на протяжении многих лет, тем более десятилетий. Любая эротическая привязанность, любая нежность со временем если не угасает, то, во всяком случае, притупляется. И никакой трагедии в этом нет: так уж мир устроен. Вот только ослабление эроса в семье обязательно должно чем-то компенсироваться. Общей сильной верой. Заботой об общих детях. Общими интересами. А лучше всего, если и первым, и вторым, и третьим. Тогда между счастливыми — поистине счастливыми! — супругами воцаряется долгое, теплое, надежное дружество, не боящееся тягот жизни и судьбы. Не напрасно эти слова легко рифмуются: дружество и супружество. В сущности, два человека, тянущие по пашне бытовых сует тяжелый плуг, не становятся несчастными страдальцами только в том случае, когда у них есть это утешение. Так вот, у Третьяковых оно было, и пребывание одного из них подле другого, хотя бы и в самой простой форме — беседы, трапезы, досуга, — мыслилось обоим как небывалое, чудесным образом доставшееся им сокровище. Это так хорошо видно! «... Милой мой, дорогой дружёчек Паша! Сегодня день нашей свадьбы, 11 лет прожили мы с тобой хорошо и надеюсь, чем дальше, тем лучше прожив. Я чувствую, что дружба наша прочная, да и как она чувствуется другими», — писала мужу Вера Николаевна 22 августа 1876 года531.