Она и впрямь была очень красива — даже еще красивее, чем ему виделось раньше, — и он не первый уже раз спросил себя, что могло привлечь ее в нем?

Отпив глоток, Адам прижал холодный стакан к щеке. Хорошо. Хорошо, что удалось вырваться с виллы, пусть ненадолго выскользнуть из ее цепких объятий. Так он говорил себе, понимая в глубине души, что обманывает себя.

Вилла Доччи не отпускала. Если бы отпустила, он бродил бы сейчас по улочкам Флоренции, заглядывал в церкви, галереи и музеи — с Гарри. Почему Гарри там, а он здесь? В конце концов, Ренессанс — его тема, а не Гарри. То, чем он восхищался, лежало, можно сказать, у порога — сделай только шаг, — но судьба распорядилась иначе, и великие шедевры так и не удостоились его внимания. И спрашивается, ради чего он отказался от них?

Адам постарался отвлечься, не думать о том, почему позволил втянуть себя в темную бездну подозрений. Причины противоречили здравому смыслу, нарушали все законы логики, жить по которым он всегда стремился. Он ступил на незнакомую для себя территорию и мог руководствоваться только чутьем.

А ведь если бы это самое чутье не послужило ему так верно в мемориальном саду, он не сидел бы сейчас на табурете в пансионе «Аморини». Как повелось, все исходило из сада и все возвращалось к саду.

Обслужив джентльмена у стойки, синьора Фанелли снова подошла к Адаму. Она даже успела перевязать волосы. Интересно, что бы это значило?

— Рада тебя видеть.

— Пришел попрощаться. Скоро уезжаю.

— До приема?

— Вы знаете о приеме?

— Здесь все знают. Дети бегают туда и смотрят как и что — издалека, конечно. Я и сама девчонкой так делала.

— Хочу попрощаться с Фаусто, но не знаю, где он живет.

Синьора Фанелли набросала план на салфетке. А он уже позабыл, что она левша.

Поднимаясь, Адам достал из кармана несколько монет, чтобы расплатиться за пиво.

— Не глупи. Мне не нужны твои деньги.

Она вышла с ним на террасу.

— Ты ведь не расскажешь ему о нас? Ты не расскажешь Фаусто?

— Не беспокойтесь. Я слишком смущен.

Она улыбнулась, немного виновато.

— Я не это имела в виду. Но ты не расскажешь?

— Нет.

Глянув украдкой в сторону каменщиков, синьора Фанелли поцеловала его в обе щеки.

— Прощай, Адам.

— Прощайте.

— Привет.

Фаусто поднял голову. Прищурился:

— Ты?

— Я.

Фаусто замешивал раствор в старом корыте. Обнаженный по пояс, он демонстрировал крепкий, мускулистый торс.

— Нравится? — Он вытер лоб тыльной стороной ладони, выпрямился и кивком указал на невысокое каменное строение под черепичной крышей. Само здание было уже закончено, и теперь Фаусто возводил невысокую стену вокруг маленького дворика.

— Свинарник?

— Да. Для целого семейства.

Адам огляделся:

— Здесь красиво.

Он вовсе не отдавал долг вежливости. Скромная ферма расположилась на одной из террас, вырубленных на лесистом склоне холма к югу от Сан-Кассиано. Место было уединенное; от подножия холма сюда вел единственный проселок, что, вероятно, и объясняло присутствие припаркованного у дома старенького армейского джипа.

— Да, неплохо. Пить хочешь?

— Да.

— Тогда принеси из холодильника пару пива. Мне надо работать, а то раствор застынет.

Как и у Антонеллы, жилые помещения занимали первый этаж. А вот мебели и всего прочего здесь было с избытком: стулья, диваны, картины, книги, безделушки не оставляли свободного места. Посредине кухонного стола стояла перевернутая немецкая каска, выкрашенная в розовый цвет и служащая горшком для тянущегося вверх пышного папоротника. На ветхих полках в углу теснились книги по военной тематике. Понимая, что если задержится дольше необходимого, то навлечет на себя подозрения в излишнем любопытстве, Адам взял из холодильника две бутылки пива и поспешил к выходу.

Посадив на раствор еще несколько каменных блоков, Фаусто повел гостя осматривать свои владения: виноградник, скромную рощицу оливковых деревьев, сад, участки, занятые кукурузой и подсолнечником. Немалую площадь занимал огород, с которым соседствовал загон для курей, перерабатывавших в яйца объедки с хозяйского стола. Растительность явно пострадала из-за засухи, но сей факт, похоже, не слишком беспокоил Фаусто.

— Здесь все, что требуется мужчине, — с гордостью заявил он. — Кроме женщины, с которой это можно разделить.

За домом, в тени увитой лозой беседки, выпили еще по бутылке. Адам спросил насчет книг по военной истории, которые заметил на полке в кухне.

— Войны, сражения — мне это интересно. В конце концов, кто мы такие и что мы такое, часто определяется горсткой идущих на битву мужчин.

Адам улыбнулся. Ничего подобного ему и в голову не приходило.

— В 1260-м, — развивал мысль Фаусто, — между Флоренцией и Сиеной случилась война. Все началось третьего сентября, в воскресенье.

Всех деталей рассказа Адам не уловил, но понял, что события развивались примерно следующим образом. Сиену в то время раздирали внутренние распри, и флорентинцы, не будучи дураками, решили этим воспользоваться. Дождавшись того момента, когда враждующие фракции вцепились друг другу в горло, они отправили туда двух своих конных посланцев с ультиматумом, содержавшим одно-единственное, но решительное требование: если республика Сиена не капитулирует незамедлительно перед Флоренцией, город будет разрушен до основания. И то была не пустая угроза. Двинувшаяся на восток внушительная флорентийская армия вполне могла выполнить обещание.

Флорентинцы не приняли в расчет только одно: за ночь сиенцы похоронили все свои разногласия. Собравшиеся уже вечером у собора заклятые враги приветствовали друг друга, как братья. А потом призвали себе на помощь Деву Марию.

На следующий день армии сошлись у Монтаперти. По свидетельствам очевидцев, крови в тот день пролилось столько, что ее хватило бы, чтобы запустить четыре водяные мельницы. И флорентийской крови оказалось больше. Поле у Монтаперти стало местом резни, и прошло несколько лет, прежде чем коровы решились щипать там траву.

— Представь себе, — говорил Фаусто. — Следующий день пришелся на воскресенье. Сиенцы вернулись домой. Проходя по улицам, они гнали перед собой осла с привязанным к хвосту флорентийским знаменем. Думаешь, эти ублюдки, сиенцы, забыли тот день? Конечно нет. Про него рассказывают детям в школе. Память о том дне до сих пор горит в их глазах, когда мы играем с ними в футбол.

Он закурил сигарету.

— Люди во всем мире думают об Италии как о древней стране. Это не так. Мы молоды, моложе Соединенных Штатов. Мы объединились в 1870-м, меньше ста лет назад. Мы даже не страна еще и, думаю, не скоро ею станем. На это потребуется много времени. Нет, чертовы сиенцы не забыли Монтаперти. Та победа — часть того, что они есть. Как Гастингс часть того, что есть вы, англичане. Гастингс — одна из величайших битв в истории. А знаешь почему? Потому что горстка сражавшихся там людей изменила ход истории вашей страны.