так много места в нашем мире! И он станет лучше! Сколько гениев выживет, сколько хороших матерей, великих личностей, сколько легенд не уйдёт отсюда до своего рождения! Мы дадим им отпор! Я хочу, чтобы люди перестали себя убивать, Андрей, вот почему я пишу книгу! Я хочу спасти их!

Она замолчала, приблизившись к нему вплотную. Глухой наблюдатель решил бы, что они яростно о чём-то спорили и Лиза что-то с жаром доказывала Андрею, подходя к нему с вытянутым пальцем, но нет, нет, нет – она выпалила всё миру и самой себе, обращаясь к Андрею. Она дала себе клятву, смотря в его карие глаза.

А он смотрел в её. Смотрел в тишине, наступившей после оглушающей тирады слов, и слушал, с каким шумом гуляет меж розовых губ горячий воздух. Андрей испытывал к девушкам целый калейдоскоп эмоций и чувств, начиная несдерживаемой похотью и заканчивая холодным презрением, но ни к какой женщине он не испытывал то, что сейчас клубилось в его груди – восхищение. Да, именно оно – восхищение. Он смотрел в её блестящие глаза – глаза сумасшедшей – и видел перед собой воина, не было никакой робкой девочки, беззащитного животного, нежного цветка, что нуждался в защите. О нет! Через чёрные омуты зрачков проглядывал полный решимости воин, готовый умереть за свою идею хоть под артиллерийским обстрелом, хоть в рукопашной схватке. В этом хрупком теле, в этих узеньких плечах, под этой маленькой грудью жил человек, силе воли которого можно было только завидовать. И пусть он собирался покончить с собой, пройдя через огонь собственных страхов, смог воскреснуть с новым стержнем – отлитым из стали.

И с идеей. Именно идея вдыхала в Лизу жизнь.

– Я помогу им выбросить дурные мысли из головы, иначе самоубийства так и будут продолжаться. Конечно, они совсем не прекратятся, но если моя книга сохранит хотя бы одну жизнь, я уже буду считать это успехом.

– Ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал.

Она взглянула на него так, словно пыталась поймать ложь (я не могу быть такой!), но почти сразу же поняла, что Андрей говорит искренне. Улыбнулась. Как-то так легко, будто бог придумал улыбку специально для её лица… У Андрея в какой уже раз защемило сердце от красоты Лизы; он не мог точно сказать, в чём она заключалась, но в чём-то явно заключалась, раз он не мог оторвать от неё глаз!

– Ты не представляешь, как для меня важны эти слова. Просто я… я… – Она всхлипнула, вытерла сопли и пропустила краткий смешок. – Прости, я не знаю, как на это реагировать, мне никто никогда такого не говорил.

– Всё в порядке, – Андрей обнял её, пытаясь совладать с собственным телом, потому что от сильно стучащего сердца начала трясти весь организм. – Я тоже не привык к тому, чтобы меня обнимали и признавались в любви. Честно, я даже испугался, когда ты меня в первый раз обняла.

Лиза пропустила ещё один смешок, после чего уткнулась лицом Андрею в грудь и положила ладони на его спину, прижавшись к сильному, мускулистому телу.

Спустя минуту тишины розовые губы разомкнулись, и воин сказал:

– Я напишу эту книгу. Во что бы то ни стало.

Глава 9

Сними с меня горе

Заканчивался ноябрь.

Жизнь потихоньку налаживалась: отец соизволил починить холодильник, мама теперь иногда даже смеялась (с «командировки» отец привёз ей новый набор посуды), в школе к Андрею все относились с уважением – не с таким, как в Кадетском Корпусе, где страх был перемешан с трусостью, а с уважением искренним, какое испытываешь к людям, которыми восхищаешься. 15 ноября выпал первый снег, иней на улице стал появляться всё чаще и чаще, так что, прокатившись на Рэкки последний раз в году, Андрей и Коля закрыли его в гараже Колиного дома до тех времён, пока владельцы автомобилей не сменят зимнюю резину на летнюю. Всё-таки зима – не сезон мотоциклистов.

Синицына вышвырнули со школы довольно оперативно. Не прошло и недели после случая в школьном коридоре (А теперь минута искупления), как его и преданных прихвостней, замешанных в том деле, с позором выгнали из школы – весь класс проявил остроумие, принёс гнилые продукты и после «церемонии» отчисления закидал ими Синицына. Андрей с удовольствием увидел, как кинутый им помидор взорвался, когда влетел в голову Синицына. Не стоило питать иллюзий – вряд ли руководство школы сделало бы это, не совершив Синицын огромную ошибку – он ударил преподавателя. Андрей считал, только благодаря этому случай принял огласку. Директор долго не церемонился и очистил бочку мёда от уже давно всем опротивевшего дёгтя.

Клеопатра совсем изменилась – стала более робкой, тихой, незаметной. Её привычные шутки, вставляемые во время урока, вдруг исчезли, даже выражение лица стало другим – покорным, что ли? Теперь она всегда сторонилась Андрея, а если их взгляды случайно натыкались друг на друга, то сразу опускала глаза вниз. Андрея это лишь забавляло. Как-то она всё же набралась смелости и подошла к нему, даже открыла рот, чтобы изречь нечто гениальное, достойное написание фолианта, но Андрей грубой ей намекнул, что не хочет разговаривать, а когда та не поняла, просто положил ладонь ей на лицо и отодвинул от себя.

На этом их отношения с Клеопатрой окончились.

Бедро шло на поправку. К концу ноября Андрей перестал хромать, хоть всё ещё не мог бегать как раньше – для этого следовало подождать ещё месяц. Ужасный, почти чёрный синяк медленно бледнел и становился жёлтым во многом благодаря мазям, которые Лиза наносила на кожу. Андрею нравились эти процедуры, и он тихо им радовался, хоть внешне и выражал недовольство. Каждый визит к Лизе он располагался на диване, оголял бедро, и она наносила мази на синяк, которые действительно помогали.

Однажды во время одного из таких визитов, когда Лиза протирала бедро и скользила по нему ладонью, Андрей почувствовал, что сейчас случится непоправимое. Равнина, которой была поверхность его трусов, вдруг стада горой Килиманджаро, причём за считанные секунды. Андрей тут же покраснел и затараторил:

– Прости, я… это, ну, не специально, оно…

Лиза громко рассмеялась и чуть не упала с дивана со смеху, успев вцепиться в Андрея.

– Да ничего страшного, я знаю, что у вас, мальчиков, есть такое. Восприму это как комплимент.

И Андрей – краснеющий, тяжело дышащий, готовый сгореть со стыда – продолжил лежать, пока Лиза обрабатывала полученную им в бою рану и смеялась. Смеялась громко и непринуждённо.

Хотя что-то в её смехе было не так…

У них было негласное правило: не разговаривать о родителях. Никто не поднимал этот вопрос, не обсуждал, просто Андрей и Лиза одними глазами, без слов,