без происшествий, судя по описанию Трампа. Они также коснулись контроля над вооружениями, но лишь поверхностно. Я решил оставить этот последний вопрос в покое, опасаясь, что его повторное открытие просто вызовет проблемы. Трамп спросил, есть ли у кого-нибудь какие-либо вопросы, поэтому я попросил Путина расширить информацию о сирийско-израильской границе 1974 года вопрос, чтобы узнать, можем ли мы узнать больше о том, что он сказал Нетаньяху. Путин ясно дал понять, что он говорит только об усилении контроля за линиями разъединения, а не о реальных “границах”. Я также спросил о гуманитарной помощи и восстановлении Сирии, потому что я был уверен, что чем больше Путин говорил о том, сколько помощи необходимо, тем меньше Трамп будет заинтересован. Что они оба действительно хотели обсудить, так это увеличение торговли и инвестиций США в Россию, разговор, который длился на удивление долго, учитывая, что сказать было особо нечего, и так мало американских компаний действительно хотели погрузиться в российскую политическую и экономическую трясину.

После перерыва на обед мы отправились на пресс-конференцию Трампа и Путина, которая началась около шести вечера. Как Келли заметил мне в какой-то момент, теперь в комнате было два военных адъютанта, каждый из которых нес ядерный чемоданчик своей страны. Путин зачитал подготовленное заявление, написанное задолго до встречи, но он публично заявил, что Трамп первым поднял вопрос о вмешательстве в выборы, ответив: “Российское государство никогда не вмешивалось и не собирается вмешиваться во внутренние американские дела, включая избирательный процесс”, как он сделал на моей предыдущей встрече с ним. Фиона Хилл, говорящая по-русски, отметила этот выбор слов, потому что, очевидно, если вмешательство было сделано “неправительственной организацией” или “корпорацией” (не то, чтобы в России было много действительно независимых версий того и другого), можно было бы со скромно-невозмутимым лицом сказать, что действовало не “российское государство”. Мы должны были сделать больше, чтобы подчеркнуть этот момент, но, опять же, это потребовало бы явного согласия с тем, что в первую очередь имело место вмешательство. Трамп зачитал свое беззубое заявление, и начались вопросы от прессы. Путин в какой-то момент упомянул, что Трамп придерживался хорошо известной позиции США по поводу Крыма, но это затерялось в суматохе.

Я думал, что у нас действительно может быть все в порядке, на какое-то время. Американский репортер спросил Путина, почему американцы должны верить его отрицаниям вмешательства в наши выборы 2016 года, и Путин ответил:

— С чего Вы взяли, что Президент Трамп мне доверяет, а я ему в полной степени доверяю? Он защищает интересы Соединённых Штатов Америки. Я защищаю интересы Российской Федерации… Назовите мне хотя бы один факт, который говорит о каком‐то сговоре в ходе предвыборной кампании в Соединённых Штатах. Это полный бред.

Затем, продемонстрировав больше знаний о недавних обвинительных актах Мюллера, чем мне бы хотелось, Путин поднял вопрос о Договоре о взаимной правовой помощи 1999 года. Путин неправильно назвал его (или оно было неправильно переведено) во время пресс-конференции, хотя к тому времени мы поняли, о чем он говорил в своем тет-а-тет с Трампом. Путин сказал, что Мюллер может воспользоваться договором, и Россия также должна иметь возможность воспользоваться этим, чтобы преследовать Билла Браудера за его предполагаемые преступления, поскольку он связался с Трампом во время их встречи. Описание Путиным того, что может быть возможным в соответствии с договором, было далеко от того, что он фактически предусматривал, но к тому времени, когда мы объяснили это прессе, Путин набрал свое пропагандистское очко.

Однако вызывает беспокойство то, что Путин также сказал, что хочет победы Трампа на выборах 2016 года, “потому что он говорил о возвращении американо-российских отношений к нормальной жизни”, что является значительным отклонением от стандартной публичной линии, согласно которой страны не вмешиваются во внутреннюю политику других стран и будут работать с тем, кто будет избран. Это, в свою очередь, побледнело перед ответом Трампа ближе к концу пресс-конференции, когда Трамп сказал:

— Исходя из этого, всё, что могу сделать, только задать вопрос. Ко мне пришли Дэн Коутс[20] и другие, обратились ко мне, сказали, что они думали, это Россия. Президент Путин только что сказал, что это не Россия.

Должен сказать следующее. Я не вижу причин, но хочу увидеть сервер. Я верю и той, и другой стороне… Я доверяю своей разведке, но хочу сказать, что Президент Путин очень сильно отрицал сегодня. Он дал прекрасное предложение. Он говорил, что люди, которые работают над делом, должны работать с их следователями по поводу этих 12 подозреваемых.

Келли и я, сидевшие рядом друг с другом в аудитории, были почти прикованы к своим местам ответом Трампа. Было очевидно, что из-за этой раны, нанесенной самому себе, потребуются серьезные корректирующие действия, но что именно это будет, было далеко не очевидно. Немедленное освещение в СМИ была катастрофой.

После завершения индивидуальных интервью Трампа мы помчались в аэропорт, чтобы сесть на борт № 1, который вылетел в восемь вечера по местному времени. Дэн Коутс пытался связаться со мной, и я позвонил ему сразу после того, как мы взлетели. Он был, мягко говоря, расстроен.

— Ударные волны прокатываются по Вашингтону, — сказал он. Разведывательное сообщество хотело услышать от него заявление, чтобы предотвратить полный развал системы спецслужб. Коутс подготовил кое — что, что, по его мнению, было необходимо для защиты сообщества, и я попросил его отложить публикацию всего на несколько минут, пока я не смогу поговорить с Келли. Я не заметил никакого намека на то, что он подумывает об отставке, но его настойчивость была ощутима. Я повесил трубку и обнаружил рядом Келли. Тот решил, что заявление могло бы быть полезным, если бы Коутс рассказал об усилиях администрации Трампа по борьбе с вмешательством, усилиях намного больших, чем все, что делал Обама. Коутс не хотел вносить никаких изменений в заявление, которое он зачитал мне по телефону. Я не думал, при прочих равных условиях, что это было так плохо или неожиданно. Я все еще не видел никаких признаков того, что Коутс может уйти в отставку, поэтому я сказал ему, чтобы он сделал заявление.

Комментарии Коутса, опубликованные несколько мгновений спустя, подлили масла в огонь, но по сравнению с тем, что уже устроила пресса, это была ерунда. Мы усердно работали над изучением Договора ДВПП 1999, подтверждая первоначальное мнение о том, что Путин трактовал его совершенно невыгодно для нас, как в том, как он применялся к Биллу Браудеру, так и в том, что команда Мюллера могла бы получить. Тут позвонил Ник