даже не встречаемся! – возмутился Кристофер, но, вопреки своим словам, положил руки на его плечи. Теодор сделал умоляющее лицо, и он против воли хихикнул. – Ладно, но только один раз и только потому, что ты сегодня заслужил, и я не…

Теодор оборвал речь, прижимаясь губами к его губам.

Он не знал, какую магию Кристофер использовал, чтобы его губы оставались такими мягкими в середине зимы, но определенно не будет на это жаловаться.

Они целовались еще долго, пока Кристофер, раскрасневшийся и растерянный, не отстранился, вспоминая, что безбожно опоздал к ужину. Теодор усмехнулся, указывая на окно, шторы на котором подозрительно шевельнулись.

– Думаю, твои тетя и дядя поймут.

Кристофер мученически застонал, накрывая рот вновь потянувшегося к нему Теодора ладонью.

– Все, хватит, ты извращенец, – строго произнес он, выбираясь из объятий. И показал ему язык, прежде чем окончательно скрыться за воротами.

Теодор же поспел домой как раз к ужину – родители только садились за стол. Он поднялся в комнату, торопливо переоделся, бросив школьную одежду на кровать, вымыл руки и вернулся в столовую.

Мама уже приготовила еду для него – наполнила тарелку рисом, запеченной рыбой и овощами.

Отец рассказывал о том, как прошел его день, мама расспрашивала об их кружке, и ему было так тепло и спокойно в семейном кругу, что осознание того, что нужно поговорить именно сейчас, пришло как-то само собой. Пока уверенность в том, что его примут, не прошла.

– Мам, пап, – он решительно отложил вилку, пряча руки под столом и стискивая пальцы до побеления костяшек. – Я хочу вам кое в чем признаться.

Он встретил мягкий взгляд отца, и его ободряющая улыбка помогла продолжить.

– У меня появился человек, который мне очень нравится, – тихо, но уверенно проговорил он, стараясь не прятать глаза. Он не признавался ни в чем криминальном, так? Не совершил ничего плохого. В этом не было ничего страшного. Убедить бы еще в этом сердце, тяжело бьющееся в груди. Все еще слишком жива память об искаженном в отвращении лице матери Адама.

– Хорошо, – кивнул отец, будто подбадривая его, и Теодор вместо неприятной картины из детства вспомнил кое-что другое.

Вспомнил губы Кристофера, его прерывистое дыхание, оседающее на коже. Его смешную теплую улыбку и нос, который он морщит, если смеется слишком сильно. Вспомнил, каким уязвимым он выглядел, когда благодарил его за то, что Теодор не предложил держать отношения в тайне.

И его сердце наполнилось решимостью и нежностью одновременно, и эти эмоции стали настолько сильны, что…

– Его зовут Кристофер Андерсон, – выпалил Теодор одним махом, сразу же задерживая дыхание как при погружении в воду. На лице отца проступило недоумение, которое медленно сменилось осознанием, и он едва сдержал порыв зажмуриться. Ему казалось, что сейчас произойдет что-то страшное, но на деле…

– Я так и знала! – победно воскликнула мама, вскидывая кулак в воздух. Когда Теодор перевел на нее непонимающий и немного виноватый взгляд, она улыбнулась, ее глаза лукаво засияли. – Это тот темноволосый глазастый мальчик? У него еще передние зубы торчат.

– Мам! – задохнувшись от возмущения, выкрикнул он, и женщина невинно пожала плечами.

– А что? Это правда, – как ни в чем не бывало ответила она. – Это, кстати, даже миленько. Так я угадала, да? Материнское сердце не обманывает.

– О каком мальчике речь? – недоуменно поинтересовался отец, и его голос прозвучал натянуто. Теодор тут же напрягся, успев позабыть, что реакция второго родителя еще не дала о себе знать.

– Ох, дорогой, – мама мечтательно улыбнулась, упираясь подбородком в подставленную ладонь. – Очень хорошенький мальчик. Теодор выглядел таким влюбленным рядом с ним, ты бы только видел. Взгляда от него отвести не мог. Пялился так, что мне моментами становилось страшно, что в мальчике дырка прожжется.

– Мам, – снова застонал Теодор, невольно краснея. Он и подумать не мог, что настолько очевиден! За это стало стыдно. Если мама так быстро догадалась, то и учитель, и остальные ребята тоже?

– Мальчик? – снова вмешался отец, и Теодор покрылся инеем с головы до ног, когда увидел, как тот начал хмуриться. Ему показалось, что время остановилось, пока он не услышал следующую фразу: – Ты начал с кем-то встречаться и не сказал нам об этом?

Теодор открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Его взгляд застыл на одной точке. Он боялся поверить. Столько лет… столько лет он молчал. Думал, что будет молчать всю жизнь. Что ему суждено прятать себя, чтобы больше никто никогда не посмотрел на него с таким ядовитым отвращением, с которым смотрела мать Адама.

И все эти годы, наполненные сомнениями, страхами, переживаниями, оказались просто лопнувшим воздушным шариком. Все это было только в его голове. Все оказалось так просто…

Так просто.

– Дорогая, говоришь, достойный малец? – повернувшись к жене, спросил мистер Хейз, и та бодро кивнула в ответ.

– Очень воспитанный, дружелюбный, – она с готовностью принялась описывать Кристофера, не обращая внимания на ошарашенный взгляд Теодора и его отвисшую челюсть. – Он участвует в постановке, завтра я тебе покажу.

Разговор продолжался, но Теодор в основном молчал, пытаясь прийти в себя. Родители, словно чувствуя его состояние, не допытывались больше ни о чем, перевели тему.

Уже после ужина, когда отец ушел в гостиную смотреть телевизор, а Теодор вызвался помочь маме убрать со стола, на него вдруг в полной мере накатило осознание того, что он признался родителям в ориентации. И они приняли это. Приняли его так, словно в этом не было ничего особенного, словно это не было самым смелым поступком в его жизни, на который он мог бы вообще никогда не решиться, если бы не Кристофер.

Теодор вдруг почувствовал, как к горлу подступил комок, и это было очень, очень плохо, потому что он точно не хотел разрыдаться прямо перед мамой. Но она, конечно, заметила.

Это же мама.

Подойдя ближе, она накрыла его ладонь своей маленькой нежной рукой и заглянула в наполненные слезами глаза.

– Милый, – мягко произнесла она, – ты же знаешь, что мы тебя любим, правда? И если этот человек делает тебя счастливым, то счастливы и мы. Никогда и ни за что мы бы не позволили себе встать на пути твоего счастья.

Теодор, как маленький ребенок, обнял ее, сгибаясь чуть ли не вполовину, чтобы спрятать лицо на плече. Она начала гладить его по голове, воркуя что-то ласковое, пока он плакал, не в силах справиться с избытком эмоций.

Он всегда любил своих родителей очень сильно, но до этого момента ему и в голову не приходило, насколько велика их любовь к нему.

* *