Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и кто бы ее оставил в этом вагоне? Сами бы чекисты и сбросили потом…
В нашем вагоне ехала доцент консерватории, пианистка, интеллигентная женщина. Ее сослали за то, что сын с фронта не вернулся.
Когда мы прибыли в Казахстан, в шесть утра 7 января, то приютили ее – она сидела в нашем грузовике. И она и мама оделись так, как до этого ходили по улице в Тбилиси – в шляпках, в перчатках.
Ехали мы почти весь день по пустыне. В одной из деревень какие-то мужики, пьяные, кричали вслед: «Эх, барыньки-барыньки, мать вашу! Куда вас везут? Вы там подохнете!»
Наталья Андреевна, так звали пианистку, повернулась к маме:
– Бабо, что нам говорят?!
– Ничего, Наташа, все будет хорошо!
Мама оптимисткой была.
У меня в поезде началось воспаление легких, и мама уговорила шофера взять меня в кабину. Во время пути он мне признался: «Вай ме, куда вас везут! Хоть бы тут оставили!»
Я повернулась – за окном голая степь и юрты.
– Неужели нас везут в худшее место?
– Да-да, там очень плохо!
И правда, нас привезли в страшное место. Оно называлось Голодная степь. И так оно и было.
Пять месяцев мы прожили без света, без нормальной воды.
Пили воду из канала. А туда заходил скот. Кипятили ее, но все равно плохая была.
Мы ждали снег, чтобы собрать его, поставить на огонь и эту воду пить. А так грязную пили. Когда хлопок не надо было поливать, арыки закрывали. И мы могли по пять километров ходить в поисках ямы, из которой можно было достать воду.
Я по сей день чистую воду пить не могу. Должна либо вино туда налить, либо варенье положить…
В Казахстане очень холодные зимы. А я почему-то не могу вспомнить, что мне было холодно. Странно, мы тогда вообще ничего не чувствовали – ни жажды, ни голода, ни холода.
Когда только вошли в землянки, где нам предстояло жить, то вздрогнули от ужаса.
Я иногда думаю – откуда у чекистов было столько людей? Когда мы вспоминали потом ночь нашего выселения, все называли один и тот же час, когда в дверь их квартиры раздался стук.
В четыре утра одновременно ко всем 500 семьям в Тбилиси пришли люди в форме. Да еще и не по одному человеку, в каждой группе их было семь человек! И это только в одном Тбилиси. А ведь высылали еще и из других районов.
* * *
ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:
«Один грузин перед высылкой сказал мне: «Не расстраивайтесь, таких, как вы, на вокзале будет 500 семей».
Я ответила: «Что же это за утешение? Если бы я там была одна, то это было бы большим утешением для меня».
Из посуды нам позволили с собой взять по одной ложке, вилке, тарелке и чашке. Георгию разрешили взять постель, а нам с Татули и Лидико – всего две постели. Мол, больше не влезет в вагон.
…Нас бросили в грузовую машину и отвезли на вокзал. Было шесть утра, рассветало.
Страшное зрелище мы там увидели – множество машин одна за другой прибывали на вокзал. Друг против друга стояло два эшелона, состоящих из 60 вагонов.
Нас бросили внутрь – это были вагоны для перевозки животных с нарами. Звучал детский плач. Вагоны были окружены солдатами, никого не подпускали. Но солдатам, видно, было жалко нас, и они говорили тем, кто хотел пройти: «Постарайтесь незаметно передать, что хотите».
Я не жалела себя, мне было страшно видеть своих детей в этой горечи. Хотелось умереть. Так мы простояли до девяти вечера. Когда эшелон тронулся, за нами бежали люди и бросали в вагоны деньги и теплые вещи. Было жуткое зрелище.
Оказывается, на вагонах были красные плакаты с надписью: «Добровольно».
Так мы ехали четырнадцать дней и ночей. В Южный Казахстан.
Мороз был до 40 градусов. Мы отрывали примерзшие к стене вагона одеяла, а на стене еще оставалась часть ткани.
Стояла печка, но топить ее все равно было нечем.
В одном вагоне было 35 человек, стояли параши, но нам неудобно было ими пользоваться. Иногда вагоны останавливали и позволяли сходить по нужде. Это считалось большой поблажкой.
Наш эшелон прибыл в самые необжитые места.
Всего прибыло 18 эшелонов из Грузии.
На месте нас ожидали грузовые машины, на колесах которых были цепи. И танки, которые должны были их тянуть. Иначе было не проехать.
К месту назначения – район Ахтарал – мы приехали 7 января. Нас по спискам передали казахским чекистам. Распределили в колхоз, где не было ни света, ни школы.
Другие попали в лучшие условия – им достались дома с деревянными полами.
Мы жили в помещении с земляным полом, откуда только что вывели коз. Мы сдирали обложки с книг и ими выгребали навоз.
На второй день перед нами положили две бумаги, которые мы должны были подписать. На одной было написано: «Вечное поселение». На другой: «В случае побега – каторга 25 лет».
Георгий порвал эту бумагу и бросил в лицо чекисту. Сказал: «Сперва скажите, за что меня выселили, а потом подпишу».
Я испугалась и стала просить, чтобы он подписал. Его ведь могли увезти от нас. Но Георгий отказывался. И попросил нас выйти.
Я вышла, рухнула на улице на землю и заплакала. В это время на «виллисе» приехал чекист и спросил, почему я рыдаю. Я объяснила, что там моего сына расстреливают за то, что он отказывается подписать бумагу на вечное поселение.
На что чекист положил руку мне на плечо и сказал: «Мамаша, ничего вечного нет».
Слова этого доброго человека привели меня в чувство. Все время пребывания в Казахстане они словно придавали смысл моей жизни и приободряли. Никогда не забуду чекиста Арисланова.
Почту нам привозили на верблюдах раз в три месяца. Из-за страшной грязи не могли прийти машины. А как мы ждали вестей из Грузии!»
* * *
Мы жили надеждой, что завтра-послезавтра нам дадут разрешение вернуться домой. Начальник местного КГБ был по фамилии Курочкин. Мы между собой называли его Катамадзе (от грузинского «катами» – курица). Хороший, между прочим, был человек.
Каких только историй я там не видела.
Среди ссыльных была семья Михаила Чавчавадзе. Он в 1921 году уехал из Грузии во Францию, женился там на русской, у них родилось две дочери – Ольга и Дарико.
Уговорить их вернуться на родину в Париж приезжал митрополит Крутицкий. Обещал, что здесь с ними все будет в порядке. Они поверили и решили поехать в Грузию. Поскольку во время первого визита хотели просто осмотреться, то не взяли с собой ни денег, ни вещей. Только Дарико взяла с собой одного зайчика игрушечного.