Неплохо успевая по некоторым предметам и научившись кое-как справляться с другими, лишь бы не раздражать учителей, Toy стал воспринимать школу наравне с плохой погодой, ограничиваясь только привычными жалобами. С соклассниками отношения сложились приятельские, но друзей у него не было, да он и не очень-то пытался их заводить. Внешняя жизнь превратилась в череду унылых привычных занятий: он механически выполнял положенное, сопротивляясь, однако, требованиям выказывать к чему-либо интерес. Вся его энергия переключилась на воображаемые миры: на реальность сил не оставалось.

На дне воронки, образовавшейся после взрыва атомной бомбы, неприметно ютилась небольшая страна с плодоносной почвой. Toy был там премьер-министром. Он жил в старинном дворце, окруженном лужайками и купами дерев, на берегу озера, где там и сям красовались островки. В просторном дворце царили тишина и полумрак. Залы были увешаны полотнами кисти Toy, библиотеку переполняли его стихи и романы; в многочисленных кабинетах и лабораториях трудились гостившие у премьера лучшие умы современности. Снаружи сияло теплое солнце, над цветами среди фонтанов гудели пчелы, время года застопорилось на переходе лета к осени, когда листва отливает густой зеленью, а краснеют только клены. Политическая деятельность много времени у Toy не отнимала: население питало к нему такое доверие, что для осуществления какой-нибудь реформы ему достаточно было только ее предложить. Основная проблема заключалась в сохранении демократического строя: Toy давно бы взошел на престол, если бы коронации не препятствовали его социалистические принципы. Для премьер-министра Toy выглядел молодо — мальчиком, едва вступающим в пору отрочества; тем не менее он правил страной уже не одно столетие. Ему удалось пережить Третью мировую войну. Смертельная радиация, сгубившая большую часть человечества, по счастливой случайности подарила Toy вечную молодость. За двести — триста лет скитаний по опустошенной земле Toy возглавил кучку людей, покоренных его добротой и мудростью. Он привел их на дно воронки, внутри которой нечего было бояться посягательств со стороны обездоленных и завистливых соседей, и основал там республику, где не стало болезней, бедности и бремени ненавистного принудительного труда. К несчастью, республику Toy окружали варварские государства, правители которых — тираны и королевы — постоянно чинили всяческие козни, дабы ее завоевать, но враждебные умыслы неизменно рушились только благодаря отваге и хитроумию Toy. В результате он нередко оказывался втянутым в битвы, спасение пленников, побеги, поединки с чудовищами посреди обширных арен; в вопиюще безвкусных триумфальных процессиях ему приходилось участвовать единственно из нежелания задеть чувства принцесс и королев, спасенных им от верной гибели. По окончании всех этих бурных приключений Toy приглашал к себе во дворец главных действующих лиц, поскольку он присваивал сюжеты каждой книги и каждого фильма из числа тех, что ему нравились. Дворец у озера наводняли толпы знаменитостей всевозможнейших народов и рас из самых различных исторических эпох. В непритязательно обставленных просторных покоях дворца гостей потрясали спокойное дружелюбие и образ жизни хозяина — куда более цивилизованный, нежели их собственный; и там они усваивали истинный долг правителя, видя, как Toy посвящает дневные часы чертежам нового водохранилища или же университета. Женщины обычно в него влюблялись, хотя иные представительницы полудиких краев проникались к Toy ненавистью ввиду его внешне приветливой бесстрастности, за которой на самом деле таилась глубочайшая застенчивость. Близость к женщинам Toy ощущал, только когда вызволял их из плена, — и порой завидовал злодеям, которые могли их мучить и унижать. Занимаемое им положение не позволяло и помыслить о чем-то подобном. Однако на обратном пути из школы или из публичной библиотеки все эти похождения так кружили Toy голову и такие пьянящие переживания бурлили у него в груди, что он пускался рысью, желая от них избавиться; потом ему нередко случалось обнаружить, что он пробежал не одну улицу, не запомнив никого из встречных, не заметив ни единого дома и не обратив внимания на снующий транспорт.

Другой воображаемый мир Toy приносил наслаждение гениталиям. На потайном золотом прииске в Аризоне шайка бандитов использовала рабский труд. Главарь банды — Toy занимался изобретением пыток, которым подвергал рабов. Прииск получал внешний стимул не от библиотечных полок, но, скрытным образом, от американских комиксов. Toy никогда их не покупал и отваживался глянуть на заманчивые обложки, только если в витрине было выставлено что-то другое, и тогда он делал вид, будто внимательно это изучает. Иногда он одалживал какой-нибудь комикс в школе и, уединившись в дальней спальне, срисовывал картинки со сценами порки или выжигания клейма. Эти рисунки Toy прятал между страницами «Французской революции» Карлейля — в книгу, которую точно никому больше в голову бы не пришло раскрыть.

Однажды вечером Toy стоял у своей постели на коленках, разложив картинки поверх одеяла. Гениталии его, по обыкновению, напряглись, и теперь, благодаря случайно выбранной позе, его отвердевший пенис соприкоснулся с основанием кровати, на котором лежал матрац. От этого прикосновения по телу Toy ослепительно-ледяной вспышкой пробежал нервный электрический разряд такой пронзительной остроты, что он вынужден был изо всей силы прижиматься и прижиматься к его источнику до тех пор, пока что-то не изверглось и не брызнуло струйками; выстрелившее устройство после отдачи сникло, съежилось и увяло, а самого Toy охватило ощущение чудовищной подавленности и опустошенности. Все это время Toy пребывал в смутном ошеломлении, остатками сил пытаясь уяснить, что же с ним происходит. Он с отвращением взглянул на рисунки, отнес их в уборную, бросил в унитаз и спустил воду, а потом расстегнул штаны.

На животе, чуть ниже пупка, Toy обнаружил серовато-студенистый сгусток, формой походивший на слизняка. Внутри прозрачного сгустка волокнами вились крохотные млечные пути и галактики, и отдавал он запахом рыбы. Toy начисто обтерся и вернулся в спальню, не понимая случившегося, однако ничуть не сомневаясь, что оно связано со смешками, намеками и внезапными паузами в разговорах соклассников, игнорировать которые его побуждала инстинктивная брезгливость. Испытывая тупое оцепенение и ненависть к самому себе, Toy поклялся больше не думать о том, что привело его к этому состоянию. Спустя два дня прежние мысли явились снова — и он уступил их напору без особого сопротивления.

Теперь течение воображаемой жизни за неделю прерывалось у Toy тремя-четырьмя оргазмами. Раньше удовольствие приносимое золотым прииском, длилось неопределенно долго, ни разу не достигая кульминации. От созерцания рисунков он постоянно отвлекался: то его звали обедать, то надо было делать уроки — или же он отправлялся гулять и возвращался домой человеколюбивым победоносным премьер-министром своей республики. А теперь, стоило Toy сосредоточиться на мыслях о прииске, через минуту-другую его пенис жаждал прикосновений — и если в этой помощи ему отказывали, часто разряжался по собственной воле, оставляя в штанах липкое пятно и внушая Toy столь безмерное презрение к самому себе, что оно распространялось и на все его воображаемые миры. Отчужденность Toy от воображения сравнялась с его отчужденностью от действительности.