– Я ж только что тут была, – заявила она. – Что случилось?!

– Смотрите.

Помещение было разделено на две части большим окном. В дальней стояла кушетка, ширма и большой сканер, а в ближайшей, где все и толпились, находился пульт управления сканером и экраны, на которые выводились с него изображения. В сканере стояла Камышинка – в одной нижней рубашке, с трудом различимая, но узнаваемая сквозь матовое стекло стенок сканера. На экране пошевеливалось чёрно-белое изображение её нутра, Арай различила позвоночник и пару органов. Но центральное место занимал огромный плод – косматый, с крыльями и открытыми немигающими глазами.

– Муданжцы, – сказала Хотон-хон всё тем же неестественным голосом, – и муданжки. Есть идеи, что тут вообще происходит?

Мы всем табором приводим Камышинку к Чаче, который по самым оптимистичным прогнозам проснётся только завтра. Я распускаю тёток и инструктирую Камышинку насчёт трубок и аппаратов, к которым Чача подключён. Она явно переживает, но не плачет. Осторожно садится на посетительский стул и берёт мужа за руку. Я даже отвыкла от такого за годы на Муданге.

Оставив её высиживать Чачу, я ухожу заниматься своими делами. Однако когда я через пару часов прохожу мимо интенсивной терапии и бросаю взгляд в окно, замечаю, что пациент бодрствует – полусидит в кровати, оперевшись на свёрнутый диль, и даже вроде бы разговаривает с женой. Я немедленно врываюсь внутрь посмотреть, что и как.

– Хотон-хон, – гнусавит Чача с трубками в носу.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашиваю я, не скрывая изумления. Муданжцы, конечно, живучие и регенерируют быстро, но это и по их меркам крутовато.

– Как будто меня прожевали и выплюнули, – признаётся он. – Я умру?

Я качаю головой – у него ещё есть силы на поэтические сравнения! Проверив все показатели, заверяю Чачу, что скоропостижная смерть маловероятна, но напрягаться всё-таки не стоит. Вытаскиваю из-под него диль и поднимаю изголовье кровати повыше, показывая Камышинке, как это делать.

– Не надо было её привозить, – говорит мне Чача хмуро, но без запала.

– Ты сам Азамата просил, – припоминаю я.

– Я не просил их привозить, – выпячивает губы Чача. – Только позаботиться о них, если я…

– Ничего с тобой не случится, глупый, – воркует Камышинка, гладя его по щеке. – И я сама попросила тебя увидеть. Ты же как дитя малое, когда болеешь. Переживаешь больше, чем есть той болезни.

В её голосе столько нежности, что мне даже неловко это слышать.

– Ну правильно, а тебе на последнем сроке ездить – ещё и на унгуцах летать! – об этом я переживать не буду, думаешь? – ворчит Чача.

– Кстати говоря, – вмешиваюсь я, пока мне не пришлось выслушивать ещё что-нибудь, не предназначенное для посторонних. – Чача, у твоей жены ненормально большой живот. Я боюсь, у неё могут быть осложнения при родах. Так что хорошо, что она здесь.

– Всё будет нормально, – резковато и быстровато отвечает Камышинка, но Чачу таким не убедишь.

– Я тебе то же самое говорил, – важно сообщает он. – Ты когда мальчишек носила, что одного, что второго, ты в два раза меньше была. Хотон-хон разбирается, она меня уже один раз вылечила. Тебе надо её слушаться.

– Да ничего особенного, – упирается Камышинка. – Тем более, это ведь дорого. На твоё лечение бы хватило, рыбачок, а я не первый раз рожаю, справлюсь…

– На всё у нас хватит, – возражает Чача. – Мне сейчас хорошо платят, да ещё неустойку по старым договорам вот-вот получу.

– Это тебе пока хорошо платят, – она снова тянется через живот погладить его по голове. – А потом опять не понравится что-нибудь – и полетишь.

– Да мы вроде уже привыкли к Чачиной манере вести дела, – усмехаюсь я. – Муж его ценит, и даже если Чача сделает что-то не так, мы не бросим хорошего человека в тяжёлой ситуации.

Камышинка озадаченно моргает на мужа.

– Ты… у кого работаешь-то сейчас?

Чача отводит взгляд.

– У Ахмад-хона. Секретарём.

– Ты мой умница! – ахает Камышинка, сплетая пальцы. – Я-то думала, ты всё рубашки гладишь каким-то купцам.

Чача совсем от неё отворачивается и в итоге напарывается на мой недоумённый взгляд.

– Чем меньше дома знают, тем лучше, – бормочет он. – У меня врагов хватает. Нечего тебе было приезжать, – добавляет он в адрес Камышинки. – Незачем всяким пройдохам знать, что у меня есть жена и дети.

Я задумываюсь о том, чтобы приставить к Камышинке телохранителя, но… соблазнится же.

Камышинка на это ничего не отвечает, только берёт Чачину руку в свои, и я снова начинаю себя чувствовать третьим лишним.

– Так вот, насчёт осмотра, – напоминаю я.

– Да, точно, – хмурится Чача, явно недовольный собственной рассеянностью. – Камышик, тебе надо слушаться Хотон-хон. Я тут дважды был при смерти, и она бровью не повела, а за тебя волнуется, значит, всё серьёзно.

Камышинка недобро косится на меня, но тут же улыбается мужу.

– Тебе надо о себе заботиться, а не за меня переживать.

– Вот именно, – кивает Чача. – Вот Хотон-хон скажет мне, что с тобой всё в порядке, тогда и перестану переживать. Это важно, Камышик. Ты у меня одна.

Камышинка теряет улыбку и некоторое время сидит с отсутствующим видом. Мне не очень нравится её упрямство. Создаётся впечатление, что она знает, что с ней не так, и не хочет этим знанием ни с кем делиться. Невольно вспоминаются страхи Арай.

– Хорошо, – наконец произносит Камышинка. – Если ты так хочешь, рыбачок.

– В таком случае, не стоит откладывать, – говорю я. – Чаче всё равно пора отдохнуть.

Чача не выглядит уставшим, но знаю я этих хорохорящихся муданжцев.

– Иди, иди, – подбадривает он, похлопывая Камышинку по руке. – Мне спокойнее будет.

Она отводит взгляд и некоторое время сидит молча и неподвижно, но потом встаёт.

– Пойдёмте.

Почти ликуя, я отвожу её в сканерную, выдаю больничную рубашку и инструктирую снять все украшения. Камышинка послушно переодевается, заходит в сканер и встаёт, как я сказала. Я выхожу в пультовую и…

И начинаю прикидывать, что это я такое могла съесть или чем надышаться, потому что зрелище на экране явно не из реальности. Или, может, кто-то меня разыграл? Но кто мог подгадать под то, что я приведу Камышинку именно сейчас?

– Присядьте пока, – кричу я ей по возможности нормальным голосом. – Мне надо тут кое-что настроить.

Она удаляется за ширму, а я начинаю обзванивать всех, до кого могу дотянуться, чтобы пришли и сказали мне, что с Камышинкиным ребёнком всё отлично, а у меня галлюцинации. Однако подоспевшие первыми Янка и Кир замирают над снимками в таком же ступоре, как и я.