К ночи Орфео наконец сумел потихоньку скрыться из папского кортежа. Оставив позади сияние свечей, блистательные одеяния венецианских вельмож и тончайшие лакомства, которых хватило бы ему на год, он вышел на пустынную темнеющую площадь. На булыжник мостовой падали полосы света из окон дворца. По набережной юноша скоро добрался до знакомой улочки, застроенной лавками и пересеченной множеством переулков. В одном из таких тупиков вывеска приглашала прохожих в его любимый «ридотто». Сегодня Орфео не влекли ни карты, ни кости, но от чаши вина в компании старых товарищей по палубе он бы не отказался. Кроме того, в таверне, не хуже чем в гавани, можно было разузнать, куда стоит наняться гребцом.

Он пригнул голову под низкой притолокой и заглянул в дымную полутьму. Никаких вам лавочников, ремесленников и гильдейской знати! Моряки, старьевщики, трубочисты, попрошайки, готовые за грош с почетом высадить вас из гондолы, – вот завсегдатаи «Иль Грансьеро». Пока что голоса звучали приглушенно, но к середине ночи здесь станет шумно от пьяного бахвальства, а после колокола, возвещающего о закрытии кабаков, они разбредутся, спотыкаясь, по домам и углам. Эти люди одевались в простые плащи, а для тепла оборачивали бедра полосами ткани. Пившие наравне с мужчинами женщины кутались в простые серые шали и носили на шее ожерелья из крошечных колечек – украшение, полагавшееся по венецианским обычаям самым бедным. Сверху, из комнатушек над низким потолком, доносились мужские стоны и кряхтение и женские смешки. Орфео улыбнулся: хорошо вернуться домой! Хорошо освободиться на время от величия, уже поглотившего нового папу.

В дальнем углу он уже высмотрел подходящую компанию: двое старых знакомцев выпивали с неизвестным – по виду тоже моряком. Когда Орфео подвинул себе стул и подсел к ним, один из приятелей захлопал глазами.

– Орфео, благослови мою душу! Ты что здесь делаешь? Разве Поло уже вернулись?

– Нет. Отплыли в Катай, как собирались. А я причалил нынче утром вместе с новым папой.

– С папой? – Парень прихлопнул в ладоши и тихо присвистнул. – Делаешь успехи, а?

– Я подыхаю от скуки, Джулиано. Два месяца не брался за весло. Стал рыхлым, как вот наша Сесилия.

Он дотянулся и шлепнул пухлую толстушку, пробегавшую мимо с кувшином вина на плече.

– Бывали ночи, когда тебе нравилось мое мягонькое против твоего тверденького, – хихикнула женщина, улыбаясь полными губами. – Ты пока на приколе?

Орфео уже обнимал ее за талию.

– Не знаю. Вот как раз и хотел узнать.

– Ну, если будешь свободен...

Она взъерошила ему волосы и со смехом вывернулась из рук.

Ему нравилась Сесилия. «Добрая и веселая душа», – думал он, провожая женщину взглядом. Орфео уже приготовился выложить ей на подушку целый ворох новых историй.

– Ты слыхал, что дож готовит военную экспедицию против Анконы? – спросил Джулиано. – Нет ничего лучше против скуки, как ввязаться в хорошее морское сражение и выпотрошить парочку купцов. Отчаливаем в День Всех Святых, когда закончится главная свистопляска вокруг папы. Гильдиям пути на неделю, но мы выйдем раньше. Две сотни кораблей, и на все нужны гребцы и лучники.

– А сколько платят?

– Двенадцать «либров» галет, двенадцать унций солонины, двадцать четыре – бобов, девять сыра и бочонок вина. Будем и сыты, и пьяны.

– Да я о дукатах. Будет чем позвенеть в кошельке, когда вернемся?

– Монетки? Ему нужна монета! Ты все такой же расчетливый, а, Орфео? – Джулиано подмигнул собутыльникам. – Сразу видно, чей отец торговал шерстью. Замечаете алчный блеск в его еврейских глазках?

Он запустил руку под изрезанную ножевыми шрамами столешницу и извлек откуда-то блестящий золотой.

– Два замечательных портретика Лоренцо Тьеполо, амико, и, главное, вся добыча, какую сумеешь притащить на борт, – твоя! Это тебе не раз чихнуть! Анконцы последнее время разбухли от добра.

– Пора поободрать жирок, – хитро подмигнул незнакомец.

Орфео оглядел собутыльников. Казалось бы, отличный случай, и домой вернутся уже через месяц. Но почему-то он медлил соглашаться.

Юноша чуть насупился в ответ на выжидательные взгляды.

– Подумаю ночку, а утром здесь встретимся, – сказал он. – Мне еще надо заручиться разрешением святого отца. Он просил меня проводить его только до Венеции, но пока что не отпустил. – И смущенно добавил: – Я – его талисман на счастье.

– А! Неудивительно, что ты размяк, – кивнул Джулиано. – По этому поводу надо еще выпить! – призывно заорал он, и приятели принялись колотить чашами по столу, пока не появилась Сесилия с кувшином.

Она склонилась на столом, задев рыжей прядью щеку Орфео. Женщина успела надушить волосы, а если бы моряк усомнился, что она старалась для него, ее колено, коснувшееся его ноги, пока она разливала вино, рассеяло бы всякую неуверенность. Он погладил служанку по бедру и слегка ущипнул, когда она повернулась с кувшином к соседнему столику. Последняя чаша с приятелями – и он идет.

Многие венецианки были рыжеволосыми, но мало кто распускал волосы так свободно, как Сесилия. Пожалуй, с точки зрения церкви нескромно оставлять непокрытой голову и показывать уши, но Сесилия мало сталкивалась с духовными лицами, а если и имела с ними дело, то с такими, кто не поставил бы ей в вину свободную прическу. Орфео мысленно сравнил ее со знатными горожанками, ежедневно с важным видом показывавшимися на мраморных ступенях своих дворцов. Цокколи, высокие, как ходули, парчовые наряды и россыпи самоцветов, которых хватило бы скупить весь Ассизи. Их длинные локоны и выбеленная рисовой мукой кожа так же фальшивы, как души, и ни в чем они не сравнятся с простушкой Сесилией. Он оглянулся, встретил ее взгляд от дальней стены, и желание вспыхнуло в нем с такой силой, что чресла пронзила боль.

– А я научилась писать свое имя, – похвасталась Сесилия. – Один дружок научил.

Она приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его лицо. Орфео ответил ей сонной улыбкой и поглаживал по волосам, пока она чертила буквы у него на груди, обведя первое «С» вокруг правого соска.

Слабый свет, пробивавшийся в дыры ветхой занавески, раздражал его, как зудящий над ухом комар. Хотелось уложить женскую головку к себе на плечо и снова закрыть глаза, но моряк понимал, что скоро придется возвращаться во дворец. Он тоскливо вздохнул. Сесилия прервала свое трудное занятие и участливо спросила:

– Ты опять загрустил, Орфео?

– Сам не знаю, отчего бы, – отозвался он.

– Не знаешь? А я сразу скажу.

Он двумя пальцами взял ее за подбородок, притянул к себе и поцеловал.

– Так скажи, о премудрая, и просвети мой разум.

– Вовсе не смешно! – фыркнула она и сделала серьезное лицо. – Женщины многое понимают.

Вытянувшись рядом с ним, она продела ладошку ему под локоть.

– Помнишь, ты мне рассказывал, почему сбежал из дома? После той драки, когда я тебя отмывала? «Я с кем угодно подерусь просто ради драки, – сказал ты, – но черт меня возьми, если стану убивать за деньги!» Если бы ты отправился с ними грабить Анкону, так показал бы себя не лучше, чем твой папаша, когда сжег тот замок. Будь я на твоем месте, я бы еще малость задержалась с новым папой. И со своей Сесилией.