Горацио неуверенно улыбнулся и поднял вверх зеркало.

– Посмотрите на себя! – настойчиво попросил он. Я взяла в свои ладони его руки, держащие зеркало, и всмотрелась в него.

– Ну, я похожа на моего брата и на брата Лаэрта! – удивленно произнесла я, вертя головой из стороны в сторону. Я никогда не сознавала, что мы с ним так похожи.

– Вот последняя деталь вашей новой личности, – сказал Горацио, протягивая мне набор документов, свинцовый карандаш и карту. Я внимательно изучила их, будто свиток, предсказывающий мое будущее. После нескольких маленьких поправок мой паспорт стал выглядеть подлинным.

– Теперь я больше не Офелия. Я – Филипп Лей, направляющийся во Францию и находящийся под защитой короля Клавдия, – лукаво произнесла я.

– Куда вы поедете во Франции? Прошу, скажите мне, как другу, – попросил Горацио нежным, умоляющим голосом.

Я колебалась. Я могла чувствовать себя по-настоящему в безопасности только в том случае, если никто не сможет меня найти.

– Вы должны мне доверять; разве ваша жизнь не стала для меня драгоценной в последнее время? – В голосе Горацио прозвучал легкий упрек.

Это была правда. Я знала, что Горацио стойкий и неподкупный, непоколебимый центр вселенной, которая делает непредсказуемые повороты. Поэтому я уступила.

– Мой пункт назначения – монастырь Сент-Эмильон, – ответила я ему, – потому что до него удобно добраться путешественнику, который сходит на берег в Кале, и он находится на небольшом расстоянии от Амьена. Лаэрт мне рассказывал, что он однажды проезжал мимо и хотел найти там пристанище, но ему отказали. Он подойдет для моей цели, так как это место, далекое от мирской суеты.

После того, как я сделала это признание, та глушь, в которой мне предстояло исчезнуть навсегда, перестала казаться мне чем-то невероятным. Я почувствовала себя менее одинокой, но это меня слабо утешило, так как впереди меня ожидало одинокое путешествие в незнакомых краях.

– Клянусь сохранить вашу тайну, Офелия.

– И не забудь, ты обещал не позволить Гамлету и моему брату уничтожить друг друга.

– Я буду трудиться без устали, чтобы они снова стали друзьями.

– Помни, Горацио, что я мертва. Никогда не говори обо мне, как о живой. – Мой голос начал срываться от осознания окончательности моего прощания.

– Обещаю. – Голос Горацио тоже превратился в хриплый шепот.

– Если ты когда-нибудь нарушишь свою клятву, я буду являться тебе в виде призрака, ведь я уже и сейчас призрак, – сказала я, заставив себя улыбнуться. Мысль о Гамлете, доведенном до отчаяния призраком его отца, пролетела над нами, как темная тень ястреба скользит по открытому полю.

– Значит, для Гамлета нет надежды? – спросил Горацио, в его голосе звучало отчаяние.

Я обдумала его вопрос, в котором был заложен двойной смысл.

– Может ли он надеяться, что я когда-нибудь воссоединюсь с ним? Можем ли мы надеяться, что он станет прежним? – Я покачала головой. – Я пыталась изменить его кровавый путь, но потерпела неудачу. Не найти покоя и счастья, если ты привязана к мужу, одержимому мыслью о мести. Поэтому я уезжаю.

Я вышла на яркий солнечный свет и надежно привязала кошелек Гертруды к поясу, спрятав его под камзолом. Мешочек с травами Мектильды я сунула в заплечный мешок, который привязала сзади к седлу кобылы. С помощью Горацио забралась на спину лошади и села верхом, а не боком, как женщина. Мои ноги крепко обхватили ее бока, и она вздрогнула. Повинуясь внезапному порыву, я протянула руку назад и вытащила из мешка плащ. Перебирала его руками, пока не нашла и не вскрыла потайной карман. Я достала амулет с лицом Януса, в последний раз взглянула на него и отдала Горацио.

– Верни этот подарок Гамлету. Скажи ему, что нашел его на моем теле.

Горацио рассмотрел нарисованное изображение.

– Как похожи эти два лица на постоянно меняющиеся настроения моего господина, одно лицо смеется, а другое плачет, – задумчиво произнес он. – Как это похоже на саму жизнь. Почему вы не хотите его сохранить?

– Он может вызвать у меня искушение оглянуться назад, – ответила я, удерживая слезы.

– Тогда уезжайте… Нет, останьтесь, – взмолился он.

– Я должна ехать. Теперь ты, Горацио, единственная надежда Гамлета. Иди к нему. Он еще может послушать тебя, он тебе доверяет больше, чем любому из живущих людей.

Горацио схватил повод, чтобы сдержать мою беспокойную лошадь.

– Ты знаешь пословицу, Горацио, что друг познается в беде. Будь другом Гамлету. И всегда берегись Клавдия. Твое доброе сердце – слабая защита от его огромной злобы. – Потом я сама рассмеялась над собой. – Теперь я умолкаю, потому что начинаю говорить, как мой отец.

Лицо Горацио на мгновение осветила улыбка. Гладкая гнедая кобыла тряхнула гривой и всхрапнула, топая копытом, словно ей не терпелось отправиться в путь. Но Горацио еще держал ее.

– Можно мне ехать? – тихо спросила я.

– А что, если вы заблудитесь? – спросил Горацио.

– Я найду дорогу, ведь у меня есть карта.

– Позвольте мне поехать с вами и проводить до безопасного места. – Горацио схватил меня за руку.

Я пожала его ладонь в ответ и высвободила пальцы. Развернула лошадь в сторону лесной тропы.

– Нет, дорогой друг; это мое путешествие. Тот, кто умирает, должен в одиночку пересечь реку Лету. И хотя я еще жива, из этого мира я должна исчезнуть.

С этими тяжелыми словами я попрощалась с Горацио и со страной, где родилась, которая в последнее время стала страной моей любви и ее спутницы – утраты.

Мое путешествие из Дании во Францию, в монастырь Сент-Эмильон, могло бы стать сюжетом для приключенческого романа, подобного тому, который мы с Гертрудой прежде часто с наслаждением читали. В нем описывалась переодетая героиня, опасное морское путешествие, бродяги и разбойники, и дремучие леса, где можно заблудиться навсегда. Однако оказалось, что испытать такие опасности в жизни – совсем не то, что читать о них. По правде говоря, путешествие не было романтичным, оно было очень мучительным. «Морской ястреб» оказался скрипучим, протекающим судном, и я боялась, что оно в любой момент может утонуть в волнах. Наглые крысы, бегающие по кораблю, часто будили меня своим шуршанием и писком. Так как «Морской ястреб» был грузовым судном, на нем было мало пассажиров. Боясь, что меня узнают, я держалась от них подальше, как и от корабельной команды. Днем и ночью свист ветра в снастях и печальные крики чаек были голосом моего одиночества.

Самым невыносимым была постоянная качка корабля, от которой мое лицо становилось зеленым, и меня тошнило. Я жевала листья, подаренные мне Мектильдой, которые успокаивали желудок, но они скоро закончились. День за днем море обрушивало удары на корабль и на мои хрупкие ребра с такой силой, будто решило нас уничтожить. Потом оно на время стихало и толкало нас вперед, как рука доброй матушки, качающей колыбель, и тогда, обессиленная, я засыпала.