– Буду вам очень признательна, – отвечаю я, не сумев скрыть нетерпение.

Изабель желает мне спокойной ночи, и я опять остаюсь одна. Когда она приходит на следующий день, то приносит чистое постельное белье и одежду. Я зарываюсь лицом в ее складки, вдыхаю запах чистого воздуха.

– Спасибо, – шепчу я.

– Это работа Терезы, она очень усердно трудится в прачечной, – объясняет монахиня.

Из своего окна я видела девушку, которая медленно, прихрамывая, развешивала мокрое белье на кустах, камнях и оградах. Она работает, не ведая о моих бедах, а я смотрю на нее, и не знаю ничего о ее бедах.

– Расскажите мне, как она стала калекой? – спрашиваю я, думая о полученных мною в детстве ранах на ногах. Хоть они давно зажили, гладкие, беловатые шрамы до сих пор ноют от холода.

– Она хромая от рождения. Ее отец, будучи бедным человеком, отправил ее работать на нас, так как знал, что с таким изъяном она никогда не выйдет замуж, – говорит Изабель, будто начинает рассказ.

– Она работает, пока вы молитесь?

– Она всего лишь служанка, которая здесь зарабатывает себе на хлеб и жилье, но она молится с большим жаром, чем любая монахиня.

– Увы, от меня никакой пользы. Я не молюсь и не работаю, – говорю я, не в силах скрыть горечь. Я поднимаюсь и выглядываю в окно, вижу Терезу, которая с трудом тащит тяжелую корзину.

– Не говорите так, – мягко возражает Изабель. – Вы наша гостья. По правилам нашего ордена мы помогаем нуждающимся в помощи. Вскоре вы снова будете здоровы.

Я молча наблюдаю за Терезой. Ее дыхание в холодном воздухе превращается в пар. Внезапно она роняет корзину и падает на колени, лицом на землю. Ее тело сотрясается.

– Смотрите, она ушиблась! – кричу я.

– Нет, – хладнокровно отвечает Изабель. – Вероятнее всего, у нее опять божественное видение. Они приходят к ней, и иногда она даже теряет сознание. Тереза придет в себя без нашей помощи.

– Я тоже страдаю от нежеланных снов, – тихо говорю я, и тонкая ниточка сопереживания связывает меня со страдающей девушкой.

– Да, я знаю.

Вздрогнув, я поднимаю взгляд на Изабель.

– Я слышала, как вы кричали во сне, – объясняет она. – Сон может быть страшным, каждая из сестер хотела бы, чтобы к ней являлся в видениях Господь. Поэтому многие завидуют Терезе, а другие сомневаются, что она видит Христа, и не верят, что кровь на ее руках – это кровь Христа.

– Кровь на ее руках? – переспрашиваю я, удивляясь, какое злодеяние совершила Тереза.

– Да. Может быть, это кровь из ран Христа, а может быть – это от ее тяжелой работы.

– А вы что думаете?

– Я не знаю. Не мне судить о таких вещах, – отвечает Изабель, но я чувствую в ее тоне неодобрение.

Окровавленные руки. Знак благосклонности Господа – и признак вины. Я смотрю на свои руки; они белые. Моя совесть возражает, ведь те люди погибли не по моей вине. Моя любовь к Гамлету не была грехом. Наши клятвы были священными, они произнесены перед лицом небес. Но Гамлет сказал то же самое о своей мести! Увы, я сейчас не хочу предаваться этим непрошеным мыслям, поэтому стараюсь выбросить их из головы.

– Как вы попали в Сент-Эмильон? – спрашиваю я у Изабель.

– Вы не хотите отвечать на мои вопросы, а я должна отвечать на ваши? – упрекает она меня, но с улыбкой, показывая щель между передними зубами. – Мой отец герцог, а мать была служанкой, кормилицей его детей. Она умерла от оспы, когда я была еще маленькой. Герцог подарил меня монахиням, отдал на воспитание в монастырь, вместе с кошельком, в нем лежали деньги, которые были бы моим приданым. Он сделал это, чтобы искупить свои грехи. Я никогда с ним не разговаривала.

– Мне очень жаль, – я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Изабель, как и я, – сирота, оставшаяся без матери.

– Не грустите так из-за меня! Я обрела покой. Дала обеты два года назад. Теперь я знаю, что умру здесь, – говорит Изабель. Ее лицо, похожее на лицо херувима, сияет от радости.

Я не чувствую такой веры, как Изабель, которая приветствует с радостью все, даже смерть. Я боролась со смертью, болезнь и отчаяние выпили все мои силы. И все же я чувствую в себе жажду жизни, как веревку, свернутую во мне, стянутую в узлы. Теперь Изабель взяла ее конец в свои маленькие, сильные и терпеливые руки.

Я с нетерпением жду прихода Изабель, как когда-то ждала чтения вместе с Гертрудой в ее опочивальне. Она приносит мне книги из монастырской библиотеки: историю войн во Франции и томик английского поэта Чосера, в котором есть «Легенда о примерных женах» и «Троил и Крессида» в переводе на французский язык. Их я откладываю, чтобы прочитать, когда останусь одна.

Изабель любит поболтать, может быть, больше, чем молиться. Ее веселый голос наполняет мою келью, как музыка лютни, и монахиня похожа на трубадура с ее сказками, хотя ни одна из них не бывает непристойной или скверной. Иногда ее рассказ прерывает призыв на молитву или на работу, но на следующий день Изабель легко подбирает нить повествования.

– Вы не считаете мать Эрментруду красивой? – спрашивает она, ей не терпится начать новый рассказ.

– Считаю, – соглашаюсь я, потому что видела, хоть издалека, ее красивой формы нос и кожу цвета самого белого алебастра. – Почему она так и не вышла замуж?

– Ах, – начинает Изабель, будто пробует взять ноту на своем музыкальном инструменте. – Она была самой младшей из пяти дочерей одного богатого барона и его жены. Он израсходовал все состояние на приданое старших сестер. Он не мог заключить для нее выгодный брак, поэтому отдал ее в монастырь, когда она была еще совсем девочкой.

– Но разве ее мать согласилась с решением барона? Она не боролась за то, чтобы оставить у себя дочь? – спрашиваю я.

– Может быть, но что может сделать мать? Дочь – собственность ее отца, – без всякой горечи отвечает Изабель.

Я не говорю ей о том, что думаю по этому поводу: что ни одна мать, пока она жива, не рассталась бы добровольно с дочерью.

– Теперь она прожила здесь тридцать лет, и десять лет она уже мать-настоятельница, – продолжает Изабель. – Влияние барона помогло ей занять это место. Но сейчас ее отец умер, а брат враждует с графом Дуруфлем, попечителем нашего монастыря. Она всем нам стала матерью, благодаря милости Божьей. – Тут Изабель крестится, потом прибавляет: – И благодаря милости графа и соизволению епископа. Мы всегда молимся за нее.

Я вздыхаю при мысли о ненадежности положения женщины, которая всегда должна подчиняться земной власти мужчин.

– А еще лучше история сестры Марии. Ее отец обещал выдать ее за пожилого купца, но мать не подчинилась мужу и отдала свое собственное приданое, чтобы отправить Марию в этот монастырь.

– Значит, мать все же защитила свою дочь, – замечаю я.