Это была свадьба. Пышная, на широкую ногу. И Эмма должна была принять в ней участие на правах невесты, не иначе. Потому что Гай Алиготе стоял в центре зала, разодетый так, что лица не видно, и руками еле может шевелить. Рядом его друг Майлз Кей, не менее празднично одетый и с не менее довольным лицом. Навстречу Эмме бросились родители Гая и знакомые по Лавалле, и друзья родителей. А сёстры, будто умелые актрисы, как ни в чём не бывало улыбались и всем кругом делали комплименты.

– Неужто вам, милые мои, не совестно? – с ласковой улыбкой поинтересовалась Эмма у сестёр, а те только плотнее сжали губы и ответила за всех Эльвина.

– Совестно должно быть тебе, – прошипела она, сжав локоть Эммы. – Ты поедешь в Мерло и будешь там жить одна, пока семья Алиготе не решит тебя вернуть. А ещё раз приблизишься к моим детям, и однажды твой муженёк найдёт в твоей груди нож.

Острая боль от обиды опалила внутренности как огненная вспышка, и Эмма даже задохнулась, но продолжила идти дальше.

Революция… всем она нужна. И таким, как Эльвина, и таким, как отец, и таким, как сама Эмма.

– Ну что же, ты готова стать частью нашей семья? – расплылась в жутковатой, плотоядной улыбке графиня Алиготе. – Как мы счастливы, что этот день настал! Как хорошо, что отказались от пятницы, верно, дорогие?

– Мне не терпится назвать Эмму женой, а тебе милая? – обратился к Эмме Гай.

– Непременно, – ответила она и могла поклясться что увидела страх в глазах Гая от того тона, которым этот ответ прозвучал.

Дьявольский спектакль объявили открытым. Заиграла музыка, специально подобранные пары принялись кружить, а на подиуме, где обычно стоял распорядитель, накрывали свадебный церемониальный стол.

Там, на этом подиуме, всё и должно свершиться. Там Эмма должна будет клясться в любви Гаю Алиготе. И там он навсегда назовет её своей.

Только бы немедленно придумать хоть что-то. Эмма рассчитывала, что сообразит, что делать дальше, как только войдёт в свой особняк на улице Авильо, но интуиция подвела.

Эмма нахмурилась и огляделась по сторонам. Время шло неумолимо, и было жизненно необходимо хоть за что-то зацепиться, только даже Марла не мелькала среди толпы прислуги.

– Я бы… выпила чего-то холодного, – тепло обратилась она к Гаю.

– Сама иди и налей, – прошипел он.

Он даже не станет притворяться милым. Весь этот спектакль шит белыми нитками, иначе не скажешь. Всё это только декорации, да ещё столь дурно поставленные, что видно, как переодевается массовка из дворян в купцов. Эмма пересилила себя, сжала его пальцы и тихо ответила:

– Как скажешь, – это было больше подарком судьбы, нежели чем-то обидным.

Наедине с собой, быть может, выйдет запереться где-то в тишине и подумать, но отец, как коршун, следил за своей добычей, вполуха слушая, что говорит ему дряхлый чиновник, проводивший в Бовале церемонии.

Эмма, заметив взгляд отца, поманила его за собой, и тот нехотя спустился в зал.

– Ну? – гаркнул он, стоило им остаться наедине.

– Ты обещал отпустить ту девушку, отец.

– Девушку?

– Ту самозванку, что чуть было не казнили вместо меня.

– Да. Да… завтра, – улыбнулся он, и Эмма почувствовала в его словах фальшь.

Это стало совсем несложно: отличать добро от зла и видеть насквозь людей. Несложно, стоило только открыть глаза.

Эмма проводила отца ледяным взглядом, налила себе пунш и медленно побрела к Гаю, и почти сразу её за руку тронула Марла, одетая в форму. Она тут подавала закуски и просто светилась от счастья.

– Миледи…

– Да?

– Я напросилась сюда, – с гордостью сообщила Марла.

– Нам нельзя на людях беседовать. Сделай вид, что ищешь что-то на полу.

Эмма прикрыла рукой ухо, будто потеряла серёжку.

– Ищи скорее, Марла. Она где-то тут! – капризно выкрикнула Эмма.

– Да, Миледи.

Несколько дам с сочувствием вздохнули и покачали головой, сетуя на нерадивость прислуги, а Эмма отстегнула бриллиантовую подвеску и сунула Марле в карман.

– Вот, Миледи, – ловко вытащив подвеску, пискнула Марла.

– Идём, поможешь мне привести себя в порядок, – ледяным тоном ответила Эмма.

И даже услышала несколько комплиментов.

Девушки покинули зал, и стоило им скрыться в алькове за портьерой, тут же Марла зашептала, и вправду помогая вернуть подвеску на серёжку.

– Я взяла ваш костюм, тот, что вы покупали. А ещё… ну я взяла у брата кое что… он моряк. Оно чистое, всё матушка постирала.

– Ох, Марла, это спасение! И как я сама не догадалась.

– Ну что вы… Всё это в подвале, там, где сундуки…

Эмма кивнула. Тот самый подвал, что стал для неё спасением однажды.

– Как только поймёшь, что я могу бежать – иди туда, поможешь уйти. И, Марла, если для тебя это будет опасно, не смей двигаться с места. А ещё… дай руку.

Эмма выглянула из-за портьеры и, убедившись, что они наедине, вернулась в альков.

Марла протянула чуть дрожащую руку с серебряным браслетом, а в глазах ужас, вдруг просят не о том, но Эмма кивнула. Она… коснулась застёжки, и зашептала что-то на том самом неведомом языке.

– Миледи… – тихонько выдохнула Марла.

Эмма покачала головой. Её пальцы засветились изумрудным, а браслет упал к ногам Марлы.

– Теперь почини его и носи, но больше он тебя не сдерживает.

– В-вы…

– Тш-ш… Ничего, – пожала плечами Эмма. – Все этого заслуживают. И ты не исключение.

– Но как же… никогда никто не мог из моих родных…

– Ну я всё-таки с двумя высшими образованиями, – широко улыбнулась Эмма. – Скоро мы освободим всех.

– Я верю… – Марла склонила голову и Эмме показалось, что это какой-то новый культ.

“Я верю”, сколько раз она услышала это за последние часы.

Эмма вернулась в зал, взяла свой бокал пунша, но его у неё тут же отняли.

Мать осмотрела с головы до ног, кивнула. Потом тоже самое от отца.